Филипп Лаку-Лабарт - Нацистский миф

Это косвенное «разрешение» можно было бы подкрепить, с другой стороны, первой фразой из книги Ф. Лаку-Лабарта «Musica ficta», где находится наиболее полное развитие главных мотивов «Нацистского мифа», согласно которой книга состоит из «четырех «сцен»», и все четыре прямо или косвено устроены Вагнеру: две — французскими поэтами (Бодлер, Малларме), две другие — немецкими философами (Хайдеггер, Адорно)». То есть здесь вместо представления вполне уместно провыести своего рода репетицию на той же сцене (философия политики), в той же сценографии (деконструкция истории, то есть «историй», словом, «текстов»), но с другими действующими лицами — того только еще грядущего действа, в котором российской мысли предстоит квитаться со своим прошлым, в том числе «французским».

В подражание (и надо ли напоминать, какую роль играет понятие «историческая имитация» в концепции нацизма, разработанной в трудах Ф. Лаку-Лабарта и Ж.-Л. Нанси?) двум французским философам, устроившим на страницах своей книги настоящую «сцену» всей немецкой мысли, можно было бы попробовать разыграть здесь свою сцену, включив в состав действующих лиц авторов «Нацистского мифа». Впрочем для первого раза и для первой сцены достаточно будет и одного персонажа, некоего общего стиля современного французского мышления, который для начала можно было бы определить словами одного из самых ярких его представителей, высказанными в книге, как нельзя более созвучной обыгрываемому здесь тексту, созвучной по избранной сцене, сценическим находкам и участникам всего действа. Настаивая на том, что «дело» Хайдеггера является преимущественно «французским» делом, поскольку «французы» оказались «во всем этом чувствительнее других», Ж.-Ф. Лиотар бросил мимоходом формулу, которая и будет здесь отправной, правда, в той мере, в какой она может сойти за формулу всей новейшей французской философии, этой «экзистенциально-онтологической мысли, «номадической», поскольку она не имеет места, деконструктивной, поскольку парадоксальной» [17] Лиотар Ж.-Ф. Хайдеггер и «евреи» / Пер. с фр., послесл. и прим. В.Е. Лапицкого. — СПб.: Аксиома, 2001. С. 15–16. .

Чтобы чуточку уточнить несколько расплывчатый образ главного действующего лица, можно напомнить, что сама «сцена», которую французские философы устроили немецкой мысли, вменяя ей причастность к разработке «нацистского мифа» — как в одноименной книге, так и в некоторых других работах — заключает в себе по меньшей мере два типа отношений. С одной стороны, в ней задействованы сугубо аффективные моменты — так говорят, например, о «сцене» между любовниками; с другой — риторические моменты некоей «сценографии», особого рода литературно-философского письма, известного под именем «деконструкции» и подразумевающего прежде всего некую драматизацию рассматриваемого текста посредством обнаружения его отнюдь не самых очевидных скрепов. В самом деле, выступая в роли аналитиков «нацистского мифа», Ф. Лаку-Лабарт и Ж.-Л. Нанси, но также Ж. Деррида или Ж.-Ф. Лиотар, разбирающие «дело» Хайдеггера, творят под бременем этой самой немецкой спекулятивной традиции, с которой без конца сводят счеты: не лишним будет напомнить в этой связи, что Ф.-Л. Лабарт и Ж.-Л. Нанси являются глубочайшими знатоками немецкой культуры, получившими в этом качестве признание и за Рейном. Точнее говоря, они не столько творят под бременем, сколько несут это бремя по доброй воле, с любовью. Можно даже сказать, что они все время беременны этой немецкой мыслью, провозгласившей устами Гегеля ли, Хайдеггера ли конец философии, которой они дают жизнь на французском языке.

Не вдаваясь здесь в экзистенциальные мотивы этого скрещенья двух традиций мысли, заметим, что постоянная среда обитания и работы Ф. Лаку-Лабарта и Ж.-Л. Нанси — Страсбург, где французский язык все время тягается с немецким, где два языка равно (или неравно) родные и равно (или неравно) чужие друг другу и обитателям города — не могли не оставить своего отпечатка на стиле их мышления, отличающемся, с одной стороны, своеобразной пограничностью, конфликтностью, остротой, с другой — своего рода межеумочностью, неуместностью, безместностью, словом, «номадическим» характером.

Не что иное, как острота мышления, усиленная экзистенциальным «номадизмом» и методологическим «деконструктивизмом», предопределяет, судя по всему, очевидную проницательность взгляда авторов «Нацистского мифа» на культурный генезис немецкого национал-социализма или, другими словами, на происхождение «немецкой трагедии» из духа немецкой мысли, точнее, из того горнила немецкого духа, в котором на рубеже XVIII–XIX вв. в Германии сплавлялись филология, философия и поэзия. И в котором, к слову сказать, начиная с первой трети XIX в. черпала свои ресурсы французская мысль, идет ли речь о философии (В. Кузен) или поэзии (С. Малларме), лишенная, по точному наблюдению В.Е. Лапицкого, соответствующей современности философии [18] См. об этом: Лапицкий В.Е. Так говорил Лиотар // Ж.-Ф. Лиотар. Хайдеггер и «евреи»… С. 166–169. .