Квентин Скиннер - Макиавелли. Очень краткое введение

Хотя высказывания Макиавелли о правителях современной ему эпохи характеризуются жесткой критикой, было бы ошибкой считать, что он относился к собственному архиву только как к летописи преступлений, безрассудных причуд и неудач сильных мира сего. В определенные моменты дипломатической карьеры он мог наблюдать, как вопросы политики принимались и решались не только с вызывающим неподдельное восхищение мастерством, но и в манере, оказавшей значительное влияние на формирование его теории политического лидерства. Один из таких эпизодов имел место в 1503 году, во время затянувшейся битвы умов – противостояния Чезаре Борджиа и папы. Макиавелли был восхищен тем, как Юлий II расправился с дилеммой, вызванной проблемным присутствием герцога при папском дворе. Как он напомнил Коллегии Десяти, «ненависть, которую Его Святейшество всегда испытывал к герцогу, широко известна, однако это ни капли не повлияло на тот факт, что Борджиа оказал ему помощь большую, чем кто бы то ни было, обеспечив победу в избрании». За это «герцог получил от него ряд щедрых обещаний» (L 599). Проблема казалась неразрешимой – как мог Юлий II надеяться возыметь хоть какую-нибудь свободу действий, не нарушив при этом собственных обязательств?..

Вскоре Макиавелли увидел, что ответ был обезоруживающе прост. Перед возведением в сан Юлий II старательно подчеркивал, что «будучи человеком праведной веры, он полностью обязан поддерживать отношения с Борджиа для того, чтобы выполнить данное ему слово» (L 613, 621). Однако, только почувствовав себя в безопасности, Юлий II быстро своему слову изменил – во всех своих посулах. Он не только отказал герцогу в обещанном титуле и войсках, но арестовал его и заключил в тюрьму в папском дворце. Макиавелли едва смог скрыть изумление, а вместе с ним и восхищение этим беспроигрышным ходом. «Только взгляните, – восклицает он, – как честно этот папа начинает отдавать долги: он просто сам себе их прощает!» При этом никто никогда не посчитает, что авторитет папства может быть поколеблен, наоборот, всякий будет с прежним энтузиазмом продолжать благословлять десницу папы… (L 683).

Борджиа разочаровал Макиавелли тем, что дал разгромить себя столь сокрушительно. Герцог, по его мнению, ни в коем случае не должен был разрешать себе полагаться на чье-либо слово больше, чем на свое собственное (L 600). Тем не менее, без сомнения, Борджиа являлся правителем, заслужившим уважение Макиавелли за четкие действия в битве, а также за то, что дважды на глазах канцлера сумел преодолеть минуты кризиса неустрашимо и с достоинством.

Первый раз это случилось в декабре 1502 года, когда жители Романьи внезапно взбунтовались против деспотических методов управления лейтенанта Борджиа, Рамиро де Орко. По общему признанию, Рамиро, следуя указаниям герцога, подозрительно быстро преуспел в их исполнении. Он преобразовал хаос, царящий по всей провинции, в жесткую государственность. Однако его жестокость возбудила настолько сильную ответную ненависть, что стабильность обстановки оказалась в опасности. Что должен был делать Борджиа? Его решение последовало незамедлительно, и именно эта скорость была отмечена Макиавелли при описании эпизода. Рамиро был вызван в Имолу, и через пару дней найден на городской площади рассеченным на части, так, чтобы все жители могли это лицезреть. «Это было всего лишь прихотью герцога, – добавляет Макиавелли, – показать, что он может возвышать или уничтожать людей за их действия по собственному усмотрению» (L 503).

Другой эпизод, вызвавший у Макиавелли неподдельное восхищение, касался постоянных передвижений в армии Романьи. Сначала герцогу приходилось слушаться местных правителей, отличавшихся косностью представлений (тогда ему была необходима их военная поддержка). Однако летом 1502 года Борджиа стало ясно, что их лидеры, особенно Орсини и Вителли, не только вели себя сомнительно, но уже явно плели против него заговор. Что ему оставалось делать? Первым его намерением было избавиться от таких союзников – изобразить перемирие, пригласить на встречу в Сенигалию и там убить всех сразу. На этот раз спокойствие изменило Макиавелли, и он пишет, что «абсолютно терялся в догадках, как именно поступит герцог» (L 508). Борджиа же решил в будущем никогда более не заключать столь ненадежных союзов, а вместо этого формировать собственные войска. Такая тактика, совершенно неслыханная для его времени, когда практически все правители итальянских республик воевали наемниками, поразила Макиавелли, показавшись чрезвычайно дальновидной. С явным одобрением он сообщает, что «герцог сам кует свои силы, и впредь власть будет сосредоточена в его собственных руках». Нанимать рекрутов Борджиа стал изумившим окружающих способом, собственноручно проводя смотр пяти сотням ратников и такому же числу кавалерии (L 455). Вновь обращаясь к тону наставника, Макиавелли в ответ на эти действия пишет: «Каждый, кто достойно вооружен и имеет своих собственных солдат, всегда будет обладать преимуществом, какие бы удары судьбы на него ни обрушились» (L 455).