«Беспредельность, необъятность, неокультуренная дикость — это и есть черноземная природа Карамазовых», — поет Быков сиреной перед заслушавшейся аудиторией. И на волне этого вполне еще адекватного разбора возникает оригинальная (действительно оригинальная!) мысль. Она в том, что «сколько бы ни делали из Достоевского почвенника»… Да-да, вы правильно угадали, Достоевский-то, оказывается, НЕ почвенник! Прихватизаторство пошло распространяться на литературу! Потому что — Достоевский. На Западе он очень котируется. Ну, не так, как нефть… но все же. Однако зачем это мы о прагматическом? Человек тонкий, каковым является Д. Быков, не может сводиться к таким материям, как бизнес. Да он их и вряд ли ощущает. Так где ж «личное»?
Вот оно, тут. «Карамазовы — это беспредельная дикость, это душевная болезнь», а идеал Достоевского (оказывается!) — душевное здоровье. Совсем как у Быкова. Как у вальяжно рассуждающего о страстях и мучениях, ему неведомых, современного интеллектуального пошляка. То, какими эпитетами Достоевский потчевал (устами своего героя, конечно, и героя отрицательного) «человека здорового», «деятеля» — для нашего лектора как будто не существует. А может быть, он считает, что если герой «отрицательный», то ВСЁ, что он высказывает (в случае, к которому я адресую, — в «Записках из подполья» — это сплошной монолог героя на 112 страниц), совершенно лишено авторского голоса? Что ж, так иногда в школе учили относиться к «отрицательным героям», но… только очень плохие учителя. А ведь Д. Быков явно претендует быть человеком в литературе и литературоведении сведущим. И вряд ли он есть продукт плохого обучения. Скорее, специфического. Тот самый «фильтр» срабатывает.
Но ладно бы вопрос здоровья-нездоровья. В конце концов, почему не принять версию, по которой писатель, измученный тяжелейшей болезнью, действительно мечтает о душевном здоровье? О «комфорте», как любят говорить господа интеллигенты. Гениальность? Творчество? Прозрения? А какой ценой? В общем, это вопрос гадательный, на него ответа Достоевский, будем считать, не дал. Но ведь есть вещи, о которых он высказался более чем определенно. Их как-то по-воровски автор лекции тоже выбрасывает за борт современности. (Современность — она ж не особо взыскательна, верит на слово). А в них некий мировоззренческий ключ как раз и содержится.
Вот Быков, поговорив о том, что Карамазовы суть те самые «русские силы, развязанные вдруг, которые влекут Россию к стремительной гибели», и напомнив, что убить отца могли все сыновья, заявляет, что «убило лакейство». Далее — рассуждение о том «что есть, собственно, лакейство?», далее — расширение понятия на всю русскую жизнь тотально и объяснение аудитории, что это-то и есть «пророчество Достоевского».
И здесь хочется какого-то неплоского понимания. Да, Достоевский лакейство в русской жизни переживал остро. Уж как-нибудь острее Быкова, развлекающего на Новый год «привилегированное сословие» в супердорогом рублевском кабаке! Да, лакейство было и есть. Да, оно крайне распространено в высшем слое, и если бы не это, то не жили бы мы в том, в чем живем. Да, именно им отвратительно больна именно та часть интеллигенции, которая приближена к власти, а паче того к средствам воздействия на общество. Но причем тут народ??? Причем тут «черномазовы» и вся ширь русской души, не знающей удержу? Они-то тут причем? При том, что очень хочется спихнуть с больной головы на здоровую? Очень хочется и очень надо?
А вот что писал о лакействе Федор Михайлович Достоевский (который, «конечно», не почвенник и, «конечно», хотел бы, как в Европе). В тех самых «Зимних заметках о летних впечатлениях».
«И почему между буржуа столько лакеев, да еще при такой благородной наружности? Пожалуйста, не обвиняйте меня, не кричите, что я преувеличиваю, клевещу, что во мне говорит ненависть. К чему? к кому? зачем ненависть? Просто много лакеев, и это так. Лакейство въедается в натуру буржуа все более и более и все более и более считается добродетелью. Так и должно быть при теперешнем порядке вещей. Естественное следствие. А главное, главное — натура помогает. Я уж не говорю, например, что в буржуа много прирожденного шпионства. Мое мнение именно в том состоит, что необычайное развитие шпионства во Франции, и не простого, а мастерского шпионства, шпионства по призванию, дошедшего до искусства, имеющего свои научные приемы, происходит у них от врожденного лакейства».
Это написано в XIX веке о Франции, высшем образце и мериле для тогдашнего русского высшего сословия во всем, что касалось нравственного устройства жизни. И здесь Достоевский, как мы замечаем, подчеркивает неизбежность именно буржуазного лакейства — «порядок вещей» таков. А далее он еще уточняет, заостряет свою мысль.
Читать дальше