Евгений Гильбо - ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ПЕРЕХОД и МИРОВАЯ ВОЙНА Лекции по введению в социологию и геополитику современности

Почему был выбран арабский мир? Потому что уровень коррупции и уровень подчиненности этих стран финансовой аристократии запредельный. Фактически, эти страны полностью лежали под финансовой аристократией, надо было вышибать из–под неё эту ресурсную базу. Типичный пример – Каддафи, который умудрился 12–15 лет назад договориться с финансовой аристократией на «российских» условиях. То есть о том, что все ресурсы Ливии будут продаваться за эмитируемую глобальными финансовыми властями валюту и будут обеспечением этой валюты. Он честно отработал свой «Вашингтонский консенсус» — и получил заслуженное. Как выяснилось, финансовая аристократия его защитить не может.

Мы видим развёртывание войны в Сирии. Те арабские режимы, которые аффилированы с корпоратократией, ведут активную борьбу против ливийского режима. Финансовая аристократия не способна оказать этому режиму активной помощи и бросает в топку расходный материал – русских компрадоров.

Непосредственно на саму финансовую аристократию сирийский режим не был завязан. Он был завязан больше на торгово–финансовые круги, а уже через них – опосредованно — на финансовую аристократию. Финансовая аристократия довольно вяло поддерживает сирийский режим, в основном эту поддержку повесили на страну, которую не жалко. На сегодня единственный, кто поддерживает Сирию — Россия.

Сирия сегодня — просто полигон для отработки технологий расшатывания ситуации в странах, которые управляются по–старому, то есть через деньги. В России, где нет других инструментов управления не только в государстве, но и в обществе, очень легко раскачать ситуацию. А ведь на сегодня против России играет не только корпоратократия. Против России складывается коалиция всех сил, которые заинтересованы в скорейшем ослаблении и поражении финансовой аристократии и снятии тех тормозов, которые есть для мирового постиндустриального развития.

Россия в своем сегодняшнем виде лежит на пути постиндустриального развития как тормоз, огромная колода, большая скала. Финансовая аристократия оперлась на неё, и только вместе с этой скалой финансистов можно сдвинуть. Поэтому и возникает желание такую скалу взорвать. Для этого сегодня используется инструментарий исламского фундаментализма.

Парадокс в том, что обе враждебные силы используют одни и те же социальные институции как свой инструментарий. Финансовая аристократия с одной стороны развивает паразитизм в обществе, а с другой стороны — нагоняет большое количество гастарбайтеров, чтобы этот культурно чуждый элемент разлагал общество и не давал ему консолидироваться против финансовой аристократии и компрадоров, которые ей служат. С другой стороны, корпоратократия использует тот же чуждый элемент для формирования внутри него силовых консорций, которые могли бы фундаментально дестабилизировать обстановку, дестабилизировать государство. Например, в рамках мусульманских диаспор в Москве, которые вроде бы являются опорой режима, уже формируется огромное количество силовых групп, которые так или иначе будут заниматься дестабилизацией.

У них несколько иная функция, чем у силовых групп, которые формировались в 90–е годы, и которые формировали нынешний режим. Эти группы, кавказцы прежде всего, имели целью контроль, перехват контроля над торговыми ресурсами, финансовыми потоками. Чтобы контролировать эти потоки, чтобы эти потоки в глобальном плане превращать в обеспечение доллара.

Перед новыми группами встает задача только дестабилизации государства, его ликвидации. Перед ними стоит задача ликвидации системы, которая превращает ресурсы России в базу мировой финансовой аристократии. Для этого сейчас формируются партизанские группы, они потихоньку вступают в действие, нащупывают друг друга, формируют коалиции.

Ситуация в России подчиняется всем общим закономерностям постиндустриального перехода. Трудно говорить о каком–то отставании в этом переходе, хотя процессы, характерные для стран постиндустриального ядра, сочетаются в странах СНГ с процессами, характерными для зоны периферии. Некоторой спецификой можно считать опережающий по сравнению с остальным миром, катастрофический обвал социального государства в 1992–1996 годах, но в дальнейшём мы видим общий тренд деградации. Принадлежность к периферии определяется также компрадорским характером как правящей бюрократии, так и обуржуазившейся бюрократии. Признаком периферии является отставание в становлении класса постиндустриальных производителей, хотя потенциал его становления сближает Россию со странами ядра (под Россией здесь понимается, конечно, не Полуроссия–РФ, а Русский эгрегор вообще). Особенностью России является ориентация экономики на эксплуатацию природных ресурсов. После того, как в 1994 году организованная Болдыревым, Соколовым и Кармоковым патриотическая коалиция законодательно заблокировала передачу нефтегазовых месторождений в руки иностранных компаний, появилась возможность частичного изъятия в бюджет нефтегазовой ренты, что было реализовано в 2000–2003 годах. С тех пор эта часть нефтегазовой ренты является основным источником жизненных ресурсов паразитических классов, что делает возможным их мирное сосуществование и классовое сотрудничество с постиндустриальными классами, так как создаёт им альтернативу попыткам ограбления производительных классов и влекомого ими антагонизма. С другой стороны, ситуация в РФ характеризуется сегодня резким всплеском социальных противоречий, вызванных политическими ошибками действующей власти, неспособной увидеть реальный классовый расклад в обществе. Эти социальные противоречия активно используются глобальной корпоратократией в целях ускорения распада государства и осложнения условий перехода русского эгрегора от национально–государственной к метакорпоративной организации, а в программе максимум — к срыву этого перехода с последующим исчезновением русского эгрегора в следующем поколении за счёт ассимиляции и частичного истребления. Анализ тенденций (схлопывание контролируемой ресурсной базы) показывает высокую вероятность исчезновения РФ как территориального государства классического (вестфальского) типа к 2017–2020 году. В силу этого вопрос эгрегориального перехода остро стоит для русских уже в текущем десятилетии. Опыт выживания русских после краха феодальной государственности в 1917 году показывает, что единственным условием выживания нации оказалась опора на прогрессивный исторический класс (интернациональный, кстати, по существу, но национально укоренённый). При этом класс этот к 1917 году существовал лишь в зачатке, да и то лишь в столицах, на Донбассе и Урале. При этом до 40% численности данного класса составляли этнические китайцы и другие инородцы, что не помешало классу в целом сыграть государствообразующую роль, с последующей эволюцией государства в 30–е–40–е годы из пролетарского государства в национальное. Надо отметить, что образование на развалинах Российской Империи государства индустриальных производителей с опорой на только формирующийся прогрессивный класс, рассматривалась мировым политическим истеблишментом как не очень внятная авантюра. Идеолог процесса, В.И.Ленин, поставил задачу формирования и воспитания этого класса партией–орденом, которая, впрочем, воспитанием класса занималась и в предыдущее десятилетие. При внешней авантюрности такой стратегии она увенчалась успехом в силу отсутствия внешних угроз в 1923–1935 годах, что дало время для становления класса и начала индустриализации, и в силу внешней помощи в индустриализации. Двигателем процесса становления нового, индустриального, государства была бюрократия, организованная в партию–орден глобалистской ориентации. Окончательное оформление государства, однако, состоялось лишь в 1935–1939 годах, а превращение его в национальное индустриальное государство русских — в 1942–48 годах с последующим переходом к модели социального государства.