Сергей Кургинян: Суть Времени 2013 № 22 (3 апреля 2013)

Мои соратники исследуют и будут исследовать различные аспекты того, что породило большую метафизическую беду. Все, сказанное мною выше, вкратце сводится к следующему. Без метафизического освобождения, то есть без мистерии тонкого огня, которую я только что описал, не может быть никакого другого освобождения. Политического же — в первую очередь.

Много ли сказано мною или мало — не мне судить. Я точно знаю, что, во-первых, не сказав этого, давать какие-то другие ответы на вопрос, ЧТО С НАМИ ПРОИСХОДИТ, просто бессмысленно. И что, во-вторых, сказавши «а», надо говорить «б». Сказавши же только «а», ты принимаешь недостойно высокомерную позу. Мол, «главное уже сделано, а там хоть трава не расти. Путь к огню проложен… Идите и очищайтесь…» Становиться в эту позу в момент большой и абсолютно конкретной беды и глупо, и недостойно.

Поэтому я еще и еще раз напомню читателю про лестницу нисхождения.

Сначала теряется особый, невероятно сложный метафизический иммунитет, препятствующий успеху сакрального пакостного ритуала. Точнее, он даже не теряется. Его убивают. Причем невероятно изысканными и подлыми способами. Потом перестают ворожить (то бишь по-настоящему мотивировать) высокие идеалы. Потом исчезают подлинные стратегические цели, иначе называемые длинными. И все погружается в ситуативность, прагматику. Потом грязный пакостный дождь смывает разного рода краски, они же высокие ценности, нормы, позволяющие тебе отличать честное от бесчестного и так далее. Потом слова, наполненные глубоким содержанием, теряют это содержание, становятся словами-пустышками. Теряя содержательное слово, ты теряешь всю систему тонких связей с другими людьми. Построение плотных, когерентных структур, способных мобилизовывать на подлинные свершения (они же исторические проекты) и эти проекты осуществлять, становится невозможным. А поскольку без таких свершений-проектов спастись уже нельзя, то и спасение оказывается недостижимым. А погибель становится неотвратимой.

А значит, либо тонкий огонь, либо всяческая погибель? Не только погибель в высшем смысле этого слова, но и погибель буквальная? Так ведь? Может быть, поэтому враг бесится, когда мы говорим об Огне?

Итак, мы сказали «а», описав роль сакрального пакостного ритуала, убивающего высший метафизический иммунитет и населяющего пакостью тонкое человеческое естество.

Мы сказали «б», оговорив роль тонкого огня в освобождении от пакости и восстановлении высшего метафизического иммунитета.

Мы сказали «в», разобрав, как именно влияет на реальную жизнь людского сообщества потеря высшего метафизического иммунитета. Как, потеряв его, и сообщество, и его отдельные представители начинают двигаться по лестнице нисхождения.

Можно сказать и «г», назвав эту лестницу инволюцией и обратив внимание читателя на то, что враг подкрепляет каждую ступень нисхождения.

Что ему мало одной лишь потери вами высшего метафизического иммунитета.

Что он высмеивает идеалы, дабы вы случайно за них не схватились. Что он навязывает вам краткосрочные цели (а ну, как вы вернетесь к целям долгосрочным?).

Что он стирает грани, задействуя все возможности релятивизма, позитивизма и прагматизма (а ну, как вы эти грани каким-то чудом вновь ощутите с необходимой степенью внятности?).

Что он сознательно обессмысливает язык и разрушает коммуникации, именуя это индивидуализацией, социальной атомизацией и так далее.

А значит, все, что делает враг, нужно преодолевать. Выдвигая альтернативы. Тут мало рассчитывать на восстановление метафизического иммунитета. Хотя без такого восстановления ничто невозможно. Боритесь за восстановление идеалов, то есть против мрака безыдеальности, за право на долгосрочное планирование своей судьбы и так далее.

Увы, упование на чудо имеет в нашей культуре не просто большое, а избыточное значение. До сих пор кто-то верит, что все произойдет по щучьему веленью. Восстановим метафизический иммунитет — и враз придем в искомое качество. Не придем — если не будем сражаться за каждую ступень, с которой нас сбросили вниз. Сражаться так, как в Великую Отечественную сражались за каждую высоту наши отцы и деды.

Но сказав «а», «б», «в» и даже «г», мы не имеем права остановиться. Ведь нужен же какой-то ответ на вопрос о том, почему это произошло именно с нами. Ну, хорошо, предположим, произошло именно то, что мы описываем. А почему оно, все-таки, произошло? И имеем ли мы право низводить происходящее к пакостям мальчишек, жующих выплюнутую изоземцами жвачку, к лимоновским пакостям и так далее?