Михаил ЮРЬЕВ - ТРЕТЬЯ ИМПЕРИЯ

Демократия.Сами русские слово «демократия» не любят, и это неудивительно, если вспомнить, что во имя этого слова творили наши предки времен мировой гегемонии США. Поэтому русские демонстративно подчеркивают, что их страна демократией не является. Но давайте задумаемся, а насколько это так на самом деле: не в смысле историко-философского анализа строя – это я уже делал в главе «Государственное устройство», – а в том смысле, который вкладывает в понятие «демократия» обычная публика.

С академической точки зрения демократия – это комплекс политических и правовых институтов, обеспечивающих личные и политические права и свободы граждан, учет интересов любых групп населения, включая меньшинства, и возможность граждан участвовать в политическом процессе в том или ином виде. Но социологические опросы однозначно показывают, что, когда американцев просят из признаков демократии выбрать несколько самых значимых в порядке важности, на первом месте никогда не оказывается ни всеобщее избирательное право, ни разделение властей (это то, что обеспечивает вышесказанное и чем наше государственное устройство отличается от российского). На первые места наши соотечественники стабильно ставят защищенность гражданина от произвола, равенство всех перед законом и открытость государственных решений перед обществом. Собственно, и наши школьные учебники прямо говорят, что главное – гражданские права и свободы, а политические права есть не более чем гарантия их существования. Единственный политический атрибут демократии, высоко ставящийся в опросах, – это разделение властей. Давайте же попробуем проанализировать российскую действительность с этих позиций.

Разве россияне не равны перед законом? Вы скажете, что там есть сословия, причем сословная принадлежность является абсолютно формализованной и официальной, как и национальная и религиозная. Ну и что? Разве в судебной тяжбе опричник имеет какие-то преимущества перед земцем или православный русский – перед католиком-итальянцем; или, может быть, их свидетельство считается более весомым? Что, опричник имеет право безнаказанно нанести ущерб или оскорбление земцу, как средневековый лорд простолюдину? Ну а сексуальные меньшинства, скажете вы, – они-то уж точно дискриминированы и, значит, не равны перед законом с традиционно ориентированным большинством? Нет, отвечу я, они поражены в ряде прав – а это совсем иное; у нас тоже есть категории, априори пораженные в некоторых правах, – несовершеннолетние, например, или лица с неснятой судимостью. Ну, это совсем другое, скажете вы: но давайте подумаем, а собственно, почему другое? Не потому ли, что у судимого есть вариант – отказаться от прежней криминальной жизни и спокойно дождаться снятия судимости и, таким образом, полноправия? Ну а гомосексуалист в России, отказавшись от своей ориентации, разве не получит полноправия столь же автоматически? Притом если публика у нас к судимым относится все же плохо, то вот к умственно отсталым, как к герою недавнего римейка старинного фильма «Человек дождя», относятся явно с симпатией – но при этом в ряде прав их все равно ограничивают, для безопасности окружающих и их же собственной. Так вот, русские также считают сексуальные меньшинства просто неполноценными – ну а для неполноценных какое равноправие? Аналогия с физическим истреблением увечных в Германии времен Гитлера, которую мои коллеги пытались провести на семинаре в нашем университете, здесь совершенно неуместна – калеки и инвалиды как раз считаются в Империи вполне полноценными, как и недалекие умом (среди православных святых полно юродивых): неполноценность для русских в первую очередь характеристика души, а не тела или ума. Да и вообще понятие равноправия, когда о нем задумываешься, оказывается далеко не столь однозначным, как на первый взгляд: если вас не возьмут в армию, потому что у вас нет нужных физических данных, или в университет, потому что нет нужных интеллектуальных данных, или в модели, потому что нет нужных внешних данных, – это нарушение равноправия или нет? Нет, ответит, скорее всего, большинство людей, просто вы не сможете делать эту работу без соответствующих данных так, как это приемлемо для общества, а не для вас самого. Так чем от этого отличается положение, в котором сексуальные меньшинства в Российской Империи не могут работать учителями и вообще с детьми – ведь работать так, как это считает приемлемым российское общество, они просто не в состоянии? То, что апология запрета именно такова, видно из следующего нашумевшего эпизода: мужчина-гомосексуалист работал учителем почти двадцать лет, и о его ориентации никто не подозревал; и даже задним числом следствие не смогло найти никаких проявлений этого. Так вот, суд и постановил, что если его ориентация на работе никак не проявляется, то закон о запрете на профессии к нему и не относится. А по защищенности перед законом и процессуально сексуальные меньшинства равны всем остальным: полиция не может отказаться вступиться за них или делать это неохотно, а суд не может не принять от них иск или быть предвзятым – ведь независимо ни от чего это люди, и к тому же граждане Империи. Так что сказать, что в России отсутствует равенство граждан перед законом или что оно меньше, чем у нас, никак нельзя. А вот то обстоятельство, что совершивший преступление богатый человек там не может выйти сухим из воды или отделаться легким испугом за счет найма лучших адвокатов (потому что есть технодопросы), заставляет признать, что на самом деле равенство граждан перед законом осуществляется там с большей полнотой.