Юрий Мухин - Неизвестный Берия. За что его оклеветали?

А Василий рвался в бой, и задержать его в тыловых войсках противовоздушной обороны было невозможно – Василий требовал отпустить его на фронт. Он – Сталин, он обязан был воевать за СССР! Но он понимал, что сделают немцы, если он попадет к ним в плен, поэтому и летал в бой без парашюта, чтобы сгореть вместе с самолетом, если немцы его подобьют.

– Но дело даже не в этом. Если бы дело было только в этом, то и сплетен бы не было, – немного помолчав, с горечью продолжил Василий. – Я – Сталин. Поверь, очень многим лестно встретиться со мною, невзирая на то, нужна ли эта встреча мне, приятно ли мне это. И приходится быть радушным, чтобы никто не сказал, что Сталин заносчив, что он пренебрегает людьми. И в результате многие хвастаются встречами со мною, хвастаются якобы дружбой со мною, а как им эту дружбу подтвердить? Только тем, что они со мною якобы напивались. И фантазию в этих баснях проявляют самую дикую.

Один футбольный тренер, с которым я несколько раз встретился сугубо в служебной обстановке, теперь всем рассказывает, что он две недели жил у меня в доме, мы все эти две недели беспробудно пьянствовали, закусывали арбузами и спали на полу. И такое придумал всего лишь футболист! А представь, что придумывают все эти поэты, журналисты и прочие артисты, которые зачисляют меня в свои друзья и которым в своей жажде славы хочется казаться выше меня – выше пусть не Сталина, но хотя бы его сына? Ведь вся эта интеллигенция – мелкие людишки, у которых нет иного способа возвыситься, кроме унижения других.

Да и не это особенно обидно. Ты знаешь, сколько командиров авиационных истребительных полков во время войны, особенно в начале ее, командовали воздушными боями с земли, с аэродромов? – И, поняв, что отец знает чуть ли не о массовой трусости советского кадрового офицерства в начале войны, не стал развивать эту тему. – Сколько их было снято за эту трусость, поскольку командовать воздушным боем можно только в воздухе! А я водил свой полк, а потом и дивизию в бой лично во всех операциях, когда мы задействовали все силы. Я командовал вверенными мне летчиками в воздухе. А что в результате?

Сообщают, что один сухопутный маршал всем до сих пор рассказывает, что «когда Васька летал на задание, его охранял весь полк». Какая сволочь! Он же военный, как же можно так извратить смысл боя!

– И кто этот маршал? – прищурившись спросил Сталин.

– Не хочу говорить, маршал он, наверное, хороший, орденами весь увешан, – ответил Василий, больше всего боявшийся, что его сочтут доносчиком при своем отце.

– На самом деле у нашей армии хороших маршалов до слез мало, – с горечью констатировал Сталин. – Вот и приходится прославлять всех, и ордена вешать на всех, чтобы враги их боялись. Скажи о них народу и миру правду, скажи о том, как они трусили, как бежали от немцев, Советская Армия у врагов всякое уважение потеряет.

Так кто это?

– Не скажу, папа, получится, что я доносчик, нехорошо это.

Так что, папа, я пью, это да, но, как написал Есенин своей маме, не такой уж горький я пропойца, чтобы не исполнять добросовестно те задания, которые мне доверяет Родина.

– Не хотелось бы, чтобы ты кончил, как Есенин… – Сам поэт, прекрасно знавший отечественную и мировую литературу, Сталин тут же вспомнил трагическую судьбу Есенина, смерть которого списывали именно на пьянство. – Ну ладно, закончим этот разговор, и давай-ка передислоцируемся в столовую.

– Подожди, папа, у меня есть просьба, – остановил отца Василий. – Видишь ли, я – летчик, и, без хвастовства, я очень хороший летчик – я летаю на всем, что летает, и налет у меня такой, что мало кто в ВВС СССР столько налетал даже к пенсии. Причем, даже не в боях у меня всякое было: и молния в мой самолет била, и вслепую транспортник, полный летчиков моего же полка, сумел как-то в Ростове посадить. Я действительно хороший летчик.

Поэтому я своих летчиков и знаю чему надо учить, и знаю, как эту учебу организовать, и сам научить могу. В этом деле меня не обманешь и пыль в глаза бумажками и рапортами не пустишь. Папа, я в Германии службу своего 1-го гвардейского воздушного истребительного авиакорпуса уже настроил – у меня прекрасные командиры дивизий и полков, прекрасные инструкторы, молодые летчики быстро обучаются и становятся в строй. У меня сейчас в день работы на 3–4 часа, а дальше я уже начинаю своим присутствием своим подчиненным мешать. Если начнется война, любой противник сразу же заметит, что тут воюет корпус Сталина, но война, скорее всего, в ближайшие годы не начнется.