Михаил Полятыкин - Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?

Я — в который раз, прости, Господи! — повторил все, что со мной произошло, перечитал, подписал, что «с моих слов записано верно», и удалился, почти не сомневаясь, что уж теперь-то, теперь все пойдет по-другому, по-новому. И штаны найдутся, и преступники отыщутся.

Когда легковерен и молод я был, милицию нашу я сильно любил, перефразировал бы я строчки гениального нашего поэта, потому как — да, вы догадались: никакого движения по делу не произошло. Ни генерал Голованов, ни его подчиненные не сделали никаких телодвижений, которые свидетельствовали бы об их служебном — нет, не рвении, об этом не может быть и речи, — а об элементарной дисциплинированности по отношению к документу, поступившему через самую высокую инстанцию. Что же тогда говорить о тех, кто идет в ментовскую честным советским путем, кто несет в дрожащих руках исписанный листок школьной тетради, на котором, возможно, последний крик о помощи, последняя надежда на то, что «люди в синих шинелях» оборонят и защитят их бедных.

Нет, не случайно все опросы общественного мнения фиксируют только негативное отношение в обществе к милиции и милиционерам. Поборы на рынках, побои в «клетках», куда сажают временно задержанных, часто совершенно случайных людей, отказ в приеме заявлений тех, кто обращается в милицию, — все это и создает стойкий образ мента, не воспринимаемого в обществе. И это при том, что Ю. Лужков каждый год бывал на партийно-хозяйственном активе столичной милиции, выслушивал их доклады с высоких трибун, сам выступал с часовыми речами — короче говорить он разучился — назначил сам себя главным милиционером Москвы, а преступность не унимается. И речь не об ударах сковородкой по голове меж супругов, не о поножовщине среди наркоманов. Настоящая, крупная мафиозная преступность, намертво спаявшаяся с высшими чиновниками во всех структурах власти, вот что определяло и определяет нынче криминальную физиономию столицы.

Ровно через год после обращения и после возбуждения уголовного дела, после еще одной публикации, разговоров с начальником службы собственной безопасности ГУВД С. Черных, встречался с «коллегами» из пресс-центра ГУВД. В кавычках, потому как наших коллег не может быть по определению — они «нарисуют» про тебя все, что велит начальство.

В конце концов дело отправили по месту жительства, где за него никто не хотел браться до моего обращения в прокуратуру, пригласили к следователю 176-го о/м, что в Солнцеве, по фамилии Худяков. Снова «с моих слов записано верно», снова он трепал меня на том, сколько пил, где и с кем, а в самом конце этой «приятной» во всех отношениях беседы признался, что до того, как меня пригласить, и пять, и даже шесть раз все, что было в папочке, перечитал и знал наизусть.

— А что же вы меня трепали? — спрашиваю.

— Порядок такой, — отвечает.

— И последует по порядку? — спрашиваю.

— Искать будем, — отвечает. И продолжает: — Укольчик вам точно в почку сделали. Такие процедуры в криминалистике хорошо известны. Хотя, сразу скажу, найти непросто.

— Разве?

— А вы как думаете?

— Я думаю, что проще дела и быть не может. Опросите бабушек, которые стояли на вахте в моем офисе в день покушения, память у бабушек, сами знаете. Они опишут мне человека, которого я встретил в тот вечер, и вспомню его. А дальше — дело техники. С подобным случаем справился бы ваш стажер. У вас есть стажер?

— Нет, а что?

— Возьмите меня своим стажером, выдайте пушку, ксиву, я вам за месяц все раскрою.

— Не думаю, — твердо отрезал следак и выпроводил меня вон из своего вонючего и засранного кабинета.

Вскоре картина повторилась. Ни одного, как у них говорят, следственного действия он не произвел, даже не опросил моего водителя, не говоря уже о бабушках на вахте. Ждал я, ждал этих самых действий и не дождался. Решил немного подкрутить ситуацию. А что бы вы сделали на моем месте? Хотя лучше бы на нем никогда не оказаться. У самого главного мента побывал, всех генералов МУРа прошел, восемь раз рассказывал, что со мной произошло, по сути ничего не требуя. Скажите, просил я, где мои окровавленные штаны, где акт их экспертизы. Может, мне все, что произошло, попросту приснилось или я это придумал, как какой-нибудь писатель-фантаст. Но никто ничего говорить не хотел, штанов не было, акта тоже.

— А вообще-то они были? — резонно может — и имеет право — спросить дотошный читатель.

— Конечно, — отвечу я с уверенностью, поскольку куча людей их видела и держала в руках. И если моя жена как лицо заинтересованное — в чем, кстати, заинтересованное? В том, чтобы истина никогда не восторжествовала? Не думаю. Думаю, наоборот. Но ведь в такой заинтересованности нет ничего не только противоестественного, но и противозаконного.