Михаил Полятыкин - Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?

Корабль был украшен надувными шарами цветов российского флага, борта расцвечены плакатами с призывами за Б. Ельцина, ну и прочая такая мура. В каком-то из городов миссия пересеклась с автопробегом Жириновского, но драки не было, а так — словесная идеологическая перепалка, в которых, как известно, победителей не бывает, поскольку каждая сторона считает себя победительницей.

В этот же период Ю. Лужков принял 59 журналистов различного толка, разных взглядов и вероисповедания. Б. Ноткин привел к нему И. Лесневскую, которая стала матерью-прародительницей РЕН-ТV, а позднее мэр участвовал в заседании попечительского совета этого канала. Зачем позволил позже проглотить его — непонятно.

Чаще всех Ю. Лужков встречался с Е. Яковлевым, посетил в июле газету «Известия» и беседовал с тогдашним главным редактором И. Голембиовским. 10 встреч провел со своим записывающим Б. Невлером, штурмуя издание своего бестселлера «Мы дети твои, Москва», и одна из встреч была трехсторонней: Ю. Лужков, Б. Невлер и К. Шор, начальник Московского главка ЦБ РФ. Вероятно, обсуждался вопрос, на какие деньги издавать книгу, кто будет платить и как это все закрыть так, чтобы никто не догадался. Надо отдать должное Ю. Лужкову, он очень щепетилен в вопросах, когда дело касается его порядочности и чести. Щепетилен в той части этого щекотливого вопроса, в которой его могут уличить в неблаговидном поступке. Не сам по себе поступок его смущает, а именно возможность быть уличенным. Особенно журналистами.

Что касается отношений с прессой, то в начале его карьеры они выстраивались трудно. Во дни народной беды, как можно определить период от начала путча и до его разрешения финальным спектаклем, пресса дважды переходила из рук в руки. Сперва закрыли все издания, кроме коммунистических. На этой волне родились «Эхо Москвы» В. Гусинского и «Общая газета» Е. Яковлева. Потом закрыли коммунистические. Потом открыли все.

Среди прочих коммунистических закрыли и «орган» горкома КПСС газету «Московская правда», из редакции которой я к тому моменту уже ушел. Мы с коллегой С. Нечаевым — он также уволился к тому времени — пришли навестить бывших товарищей, утереть им слезы. Заведующая отделом Н. Баталова рвала бумаги и заталкивала обломки дел и мыслей в крафт-мешки.

— Нина Андреевна, — говорю, — никто сюда не придет и шмонать тебя не станет.

— Станут, станут, — едва ли не в истерике вскрикивала она, продолжая рвать бумаги и не переставая лить слезы.

Вошел Сева Таиров, замечательный профессионал и человек, так рано ушедший из жизни, что до сих пор в это с трудом верится. Он оказался единственным из моих знакомых — и, думаю, не только из моих — кто за два месяца до путча, на пятидесятом году жизни вступил в Коммунистическую партию — не могу сказать, из каких побуждений, скорее всего в пику тем, кто его упорно не принимал в ряды этого авангарда, в одну секунду превратившегося в арьергард, стоило чуть-чуть тряхнуть его трухлявое дерево. Сева хотел тем самым доказать, что можно стать партийным не из корысти, а единственно из идейных побуждений. Никаких своих благих порывов он реализовать не успел, рухнул в одночасье прямо на работе и в течение короткого времени сгорел — царство ему небесное.

— А у нас ЧП, — сказал он, — нас вот закрыли, — в совершенно не свойственной ему манере, не бодрым голосом сказал он.

— Подумаешь, закрыли, — в отличие от него довольно бодро заметил я. — Мы вот тоже два дня были закрытыми. Как закрыли, так и откроют.

Потом мы сидели и пили шампанское в огромной и неуютной комнате отдела городского хозяйства и быта, где я написал абсолютное большинство своих заметок в период работы здесь, нас благодарили за то, что мы с Нечаевым пришли к ним в столь тяжелый для них час. Кстати, никто из них нам даже не позвонил с сочувствием, не говоря уже о посещении, когда прихлопнули нас. Но об этом ни я, ни Слава ничего не сказали.

А сочувствовал коллегам я искренне. Как-никак, а именно Н. Баталова нашла меня в журнале Моссовета «Городское хозяйство Москвы» и пригласила к себе в отдел. Было это вскоре после появления на посту первого секретаря Московского горкома партии Б. Ельцина.

— Слушай, ты, — начала она с присущей, возможно, несколько наигранной, но ставшей, тем не менее, устойчивой привычкой, грубостью разговор. — Нам в газете нужен скандалист, ты годишься.

— А кто сказал, что я соглашусь? — спросил я, хотя, откровенно, приглашение в главную тогда городскую газету мне польстило. Я работал в журнале Моссовета, довольно престижном в узких кругах, но малолитражном издании, которое руководители не могли, а скорее и не хотели сделать многотиражным: их и так все устраивало. Паек главного редактора, талоны на продукты в престижные «Елисеевский» и «Диету» сотрудникам, бытовые услуги на рабочем месте, путевки в санатории, поликлиника горкома партии — все эти незаметные на первый взгляд, но ощутимые в совокупности блага никоим образом не зависели от тиража, количества читателей и качества издания. Меня все устраивало в нем, кроме того, что мои заметки читали слишком немногие люди в Москве. Если же журналист не упорен и не честолюбив, то никаких высот он никогда не добьется. Не в смысле должностей и окладов — этого можно было добиться вне зависимости от степени таланта, — а в смысле завоевания читательской аудитории, влияния на умы и сердца, а в итоге — на общественное мнение.