Юрий Прокофьев - Как убивали партию. Показания Первого Секретаря МГК КПСС

Только конкретные события в Москве заставили обратиться к национальному вопросу, изучить ситуацию в стране, а затем уже стали работать на опережение.

Начну с небольшой статистики.

В Москве, когда я был первым секретарем горкома партии, проживало 9 миллионов человек. Называли 8900 тысяч, но было 9 миллионов. Из них 1 млн. 200 тысяч человек — лица некоренной национальности. Фактически их было значительно больше, но это официальные данные.

Пропорции такие: примерно 300 тысяч украинцев, столько же или чуть меньше татар, по 150–180 тысяч представителей Закавказья — грузин, азербайджанцев, армян. Евреев было примерно 300 тысяч, но численность их сокращалась: те, кто считал, что их родина Израиль, выезжали. Численность еврейского населения в Москве шла на убыль. Немало проживало в столице представителей Дагестана, курдов.

Вот, пожалуй, те основные национальности, которые помимо русских проживали в Москве.

Когда в 1988 году возникли проблемы чисто национального характера в Армении, Нагорном Карабахе, трагедия Сумгаита, тогда горком партии (к сожалению, только тогда!) обратил внимание на национальную проблему в Москве. Стали ее изучать.

До этого все к чему сводилось? Праздники, сабантуи в Измайловском парке проводила татарская часть населения; Пасху и Новый год около синагоги на улице Архипова (теперь она называется Большой Спасо-глинищевский переулок) отмечали верующие евреи. Вот и все, если говорить о национальных особенностях, которые более или менее открыто проявлялись у нас в Москве.

Когда произошли эти страшные события, начались митинги армянской диаспоры на Армянском кладбище. Там собирались, вывешивались плакаты с фотографиями событий, происходивших в Сумгаите, в Нагорном Карабахе. Приезжали представители из тех мест. Все это поначалу не выходило за рамки кладбища и не вызывало особого беспокойства. А вот когда армяне вышли за стены кладбища и пошли к центру города, тогда в горкоме партии (секретарем в ту пору был Зайков) заволновались по поводу возможных националистических проявлений в Москве.

Но это я говорил о лицах некоренной национальности. Еще раньше проявились национал-патриоты, или, я бы сказал, национал-шовинисты из радикального крыла общества «Память», которые проводили митинг на Манежной площади. Это тоже было проявлением национализма.

Они потребовали встречи с Ельциным. Тот вначале побоялся к ним поехать. Послал Сайкина и меня. Но руководитель общества «Память» Васильев категорически отказался разговаривать с нами и потребовал встречи с секретарем горкома партии. Мы с Сайкиным отправились к Ельцину. Ельцин позвонил Горбачеву: «Как быть?» Тот порекомендовал ему все-таки встретиться.

Но Ельцин поставил условие, что на улице он встречаться не будет — только в помещении. Мы предложили Васильеву два варианта: либо Манеж, либо актовый зал Моссовета. Тот выбрал Моссовет: Манеж рядом, зашли и все, а тут еще можно демонстрацией пройти по Тверской улице.

Их вначале было, наверное, около 500 митингующих — с лозунгами, плакатами. Когда члены этого общества шли по Тверской, поддержки им никто никакой не оказывал. Люди стояли и глазели. Стремления присоединиться к ним не было. Обычное ротозейство, так как подобное явление было тогда еще внове.

Лозунги — чисто шовинистические: часть против евреев и других нерусских, некоренных жителей Москвы; часть в защиту памятников истории, архитектуры; часть — в защиту монархического строя. Все это было необычно.

Пока демонстранты шли по Тверской к Моссовету, число их заметно сократилось, и когда они вошли, зал оказался неполным, хотя он рассчитан именно на полтысячи человек.

Собрался тогда в актовом зале народ самый разный. Были нормальные люди, стоявшие на здравых позициях. Они выступали в основном в защиту исторических и культурных памятников, то есть отстаивали те принципы, на которых «Память» и создавалась. Они пытались пойти на какие-то соглашения, договориться с руководством города. Но таких ораторов остальная часть, которой руководил Васильев, просто «зашикивала» — не давала выступать. Поэтому говорили в основном экстремисты.

Васильев выступил со своими требованиями, а Ельцин вел себя примерно так: «Ах, вы недовольны, что я сменил аппарат только на треть? Согласен, сменю полностью. Ах, вы требуете, чтобы приостановили стройку на Поклонной горе? Хорошо, завтра дам указание Сайкину, чтобы убрали подъемные краны». Так он сдавал одну позицию за другой. Они удалились удовлетворенные.