Андрей Девятов - Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке

Идеология в Китае всегда была инструментом власти и обоснованием нетерпимости и решительных репрессий к мятежникам, но она никогда не составляла философскую умозрительную "пропасть противоречий". Главным приоритетом китайской бюрократии всегда были государственные интересы, а в обществе — культ еды.

Я в 1983 году ездил в провинцию Шаньси и посещал там чудо архитектуры: "висячий храм", прикрытый нависающей горой с отрицательным уклоном. Так вот, тамошний монах разъяснил мне, почему в этом храме сохранившемся с IX века, буддизм, конфуцианство и даосизм со всеми предметами их культов были под одной крышей. Оказывается, еще во времена династии Северная Вэй один из императоров указал, что подданные могут верить во что угодно, лишь бы в Поднебесной была гармония, все было спокойно и люди не отвлекались на религиозные распри. В наше время Сталин за глаза называл Мао Цзэдуна редиской снаружи — красный интернационалист, а внутри — белый националист), затем китайцы обзывали СССР "гегемонизмом" и "социал-империализмом", а СССР обвинял Китай в "ревизионизме". Красный Китай в 1969 году при Мао демонстрировал Советам вооруженную силу на Даманском, а в 1979 году при Дэне лупил красный же Вьетнам, где опять проводил урок устрашения, нанося "контрудар в целях самообороны". Всю эту перебранку, которую затевал "красный" Китай со своими красными же соседями, американцы язвительно называли "пролетарским интернационализмом в действии". На деле все эти факты лишь иллюстрируют вечный и махровый национализм китайцев. Китайская политика "открытости и реформ" Дэн Сяопина — тот же национализм в форме затягивания к себе иностранных денег и иностранных технологий (ни то ни другое никакой благородной идеологией или моралью не пахнут).

Китай не был и не будет искренним, за идею, другом ни Запада с его либерализмом, демократией и законом, ни России с ее тоталитаризмом, аристократией и идеалами. Китай — родина безыдейной бюрократии, если и будет что-то делать для других, то только за взятку. Китайский дракон будет сидеть в центре на горе, смотреть, как по окраинам в долине идет схватка, как соблазну и энергии Запада противостоит страх и воля России. Будет порыкивать для обозначения собственной значимости и своей потенциальной силы, но, не вмешиваясь и не помогая, будет только ждать, когда побеждающая сторона даст китайскому дракону взятку за сохранение нейтралитета, а проигрывающая даст взятку с расчетом на благосклонность. Примерно так обстояло дело во время Второй мировой войны перед разгромом Японии, когда Америка накачивала китайское правительство Чан Кайши как союзника по антигитлеровской коалиции, а Советская Россия накачивала красную китайскую оппозицию как своего идейного союзника. Примерно так, наверное, мог рассуждать и первый император новой династии Мао, который после длительного периода национального унижения китайцев в XIX веке от Запада и России, а также 30 лет либеральной смуты Китайской республики, возродил в Китае "дух дракона". За счет искренних взяток от находившейся тогда на подъеме Советской России, теснившей Запад расширением социалистического лагеря с опорой на мировую коммунистическую идею, император Мао вернул дракону достоинство и ракетно-ядерный рык. Примерно так делал и продолжатель династии император Дэн, который накормил и приодел страну. Измотанную в холодной войне с Западом Россию, за лозунг "стратегического партнерства, направленного в XXI век" он вынудил, в пику атлантистам, на взятку оружием и военными технологиями для модернизации своей обороны. А атлантистского тигра, напялив для блезиру в ходе визита в США в январе 1979 года американскую ковбойскую шляпу, а через две недели ударив по Вьетнаму, Дэн вынудил дать взятку инвестициями на модернизацию промышленности сельского хозяйства и науки. В этом состоит смысл открытости и "срединного государства" и "социализма с китайской спецификой" в деле реформ и технической модернизации.

Специфика китайской "открытости" лучше всего видна на примере финансовой политики реформ. А суть ее в том, что/а китайской экономической модели доминирует исключительно национальный интерес. Внешний мир лишь используется в национальных целях. Уступки требованиям извне вынужденные, а отнюдь не вызванные стремлением к рыночному хозяйству западного образца. Китайская открытость на деле — это дверь, ведущая только внутрь, а не в обе стороны. По сути — это закрытость китайского рынка от западного "рынка без границ", а именно: