Андрей Девятов - Красный дракон. Китай и Россия в XXI веке

От того, как люди мыслят и как соединяются сердцем в своем общежитии, зависят их взаимоотношения друг с другом, их поведение, их целеполагание, производительность их труда, дисциплина, организация и результаты хозяйственной деятельности.

Цель мобилизует колеблющуюся волю, заставляет принимать решения исходя из перспективы, оправдывает усилия и жертвы на преодоление трудностей. Человек размышляет, взвешивает, колеблется и решает по велению души и влечениям тела. Слушает "зов сердца" и "голос крови".

В соответствии с христианской доктриной, "душа тела в крови" (Лев 17,11), и этим объясняется "голос крови" на генетическом уровне.

Для удобства уяснения различия цивилизаций через их сопоставление я составил таблицу некоторых приоритетов или характерных векторов приверженности тела, ума и сердца на Западе, в Китае и России. Что называется: "душой и телом", "плотью и кровью", "умом и сердцем". Таблица субъективная, поверхностная (доступна для проверки) и преднамеренно форсированная в направленности особенного.

С опорой на координаты китайской традиции западную цивилизацию следует подвести под символ образа "Тигра" (энергия), китайскую — под символ образа "Дракона" (сила). А российскую — под символ образа "Змеи" (воля). На долю остальных цивилизаций планеты приходятся оставшиеся девять традиционных китайских символов-образов животных (суть качеств натуры).

Если же названные 42 характеристики китайской инаковости подвести под обобщающий, единый, наивысший математический символ, то это будет число пять. Число пяти фаз мирового цикла по-китайски.

— Это и число элементов (стихий) картины мироздания, созданной китайской мыслью (дерево, почва, вода, огонь, металл);

— и число нот, на которых строится симфония внутренних чувств в китайской музыке — пентатоника;

— и число костяшек в пятеричной системе китайских счетов;

— и число китайской градации чистого цвета (синий, красный, желтый, белый, черный);

— и число черт, кодирующих информацию слов в иероглифическом виде (горизонтальная, вертикальная, наклонная влево, наклонная вправо, точка);

— и число внешних телесных чувств (света, звука, вкуса, запаха, осязания);

— и число вкусовых ощущений (сладкий, кислый, горький, острый, соленый).

Иными словами, вся китайская специфика, расположенная под рубрикой духовного — Ян, пятеркой сознательного в консонансе совпадает с пятеркой телесного — Инь. Здесь и зарыт корень китайской срединности и постоянства.

Загадочная же русская душа резонирует числом три (принцип некратности небесной первопричины), а рациональная душа Запада — числом четыре (земной квадрат). Их музыка построена на общем основании семи нот, а живопись — на семи цветах спектра солнечного света. Семерка в симфонии внутренних чувств диссонирует с телесной пятеркой внешних чувств. Этот диссонанс и проявляется, соответственно, в правом (небесном) и левом (земном) смещении характерных векторов устремлений "души и тела" людей русской и западной цивилизации от сбалансированной человеческой середины, занятой китайцами.

По части ума душа открывается через символы математики, а в части сердца — музыки.

Специфика китайского ума — это поиск третьего в рациональном постижении пути к цели.

Специфика китайского сердца — это стремление следовать в лад добродетели, как смысл пути.

Если бы у меня было хоть какое-нибудь музыкальное образование, то я продолжил бы попытку описать трепет китайского сердца в символах музыки, как наиболее адекватных сложности избранного предмета описания, но — увы!

"Было бы нелепо играть свадебные мелодии на похоронах", — замечал Конфуций. Неоконфуцианцы полагали, что музыка через резонанс с душой должна упорядочивать поведение людей. Как и что должно быть, объяснял конфуцианский Канон музыки, но текст его утрачен. Поэтому мне остается лишь порассуждать о "зове китайского сердца" в понятиях психологии.

Общество приучило нас опираться на определенные понятия и ценности, и кросскультурные проблемы возникают потому, что "опоры" разные. Более того, понятия универсальны, тогда как представления, кроющиеся за ними, индивидуально различны, да еще и ограничены в опыте словарем языка. Поведению нетрудно подражать, до некоторой степени можно имитировать некоторые особенности речи, но ход мысли и приоритеты воли — это совсем другое дело. Их нельзя увидеть, невозможно услышать; обычно нам, если и приоткрывают их, то с явной неохотой или с притворной искренностью.