Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность - Россия как «новый Запад»

Таким образом, вместо конвергенции «сравнительных преимуществ» социализма и капитализма во второй половине 1980-х годов происходило постепенное восприятие в Советском Союзе элементов западных моделей и ценностей. Свобода выбора, которую провозгласил и которой в целом придерживался Горбачев внутри страны, на практике вела к эрозии существовавшей политической, экономической, идеологической системы. На международной арене от теорий нового политического мышления и общеевропейского дома Горбачеву скоро пришлось перейти к тяжелым практическим решениям, главным из которых стало согласие Москвы на воссоединение Германии при сохранении ею членства в НАТО. Фактически все важнейшие внутри– и внешнеполитические шаги, подготовившие демонтаж СССР, были сделаны в течение всего двух лет – с 1988 по 1990 год.

Оппоненты обвиняли и продолжают обвинять Горбачева в том, что он «просто» сдал позиции мировой державы вместо того, чтобы завершить «холодную войну» «достойным образом, на основе равенства, без победителей и побежденных». По их мнению, сохранение равенства с Западом было возможно, но эта возможность «была бездарно упущена» 4.

Можно допустить, что конкретные условия конкретных договоренностей в чем-то могли быть более благоприятными для Советского Союза. Теоретически рассуждая, можно было бы выторговать большую материальную компенсацию за ту или иную политическую или стратегическую уступку. Речь, однако, может идти только о непринципиальных вещах. Критики Горбачева предпочитают игнорировать не только реальное соотношение сил в мире на рубеже 1990-х годов, но и динамику развития ситуации внутри Советского Союза. Договоренность о нерасширении НАТО на восток могла бы быть заключена только с таким Советским Союзом, который к моменту начала брожений в ГДР уже прекратил существовать. Брежневу же и Андропову, разумеется, не могла прийти в голову мысль требовать от НАТО обязательства не принимать в свой состав страны Варшавского договора.

Действительно, Горбачев действовал, исходя из примата партнерства с Западом, а не модернизированного противостояния с ним. Эта его принципиальная позиция не была столь наивной, как считают критики. Горбачев прошел несколько «тестов» на соответствие основ «нового мышления» политической практике и выдержал их – не только в Германии, но и в Центральной и Восточной Европе, а также в Ираке. На Горбачева обрушились все мыслимые обвинения, но в том, что Германия на рубеже XXI в. превратилась в надежного партнера России, гораздо больше заслуг Горбачева, чем Ельцина и Путина вместе взятых. Горбачевский «отпуск от Москвы» стран Центральной и Восточной Европы – крупнейший позитивный элемент сложного комплекса отношений с этими странами. Что касается Ирака, то все события 1990-х – начала 2000-х годов убедительно продемонстрировали ненадежность и опасность ставки на Саддама Хусейна в качестве регионального партнера Москвы.

Проблема Горбачева состояла в другом. Его глобализм был объективно несовместим с существованием переформированного Советского Союза, а успешно реформировать СССР к середине 1980-х годов было уже поздно. В итоге чем больших успехов добивалась советская внешняя политика в прекращении состояния «холодной войны», тем вернее СССР, ставший во второй половине XX в. классическим государством «холодной войны», терял свои позиции и двигался навстречу катастрофе. Горбачев и его соратники этого не видели. Их фантазии казались им самим осуществимыми. «От Советского Союза, – отмечал А. Кортунов, – еще очень многое зависело, СССР еще оказывал значительное влияние на самые различные процессы на всех континентах. Отсюда – претензии на новое советское мессианство, и отчаянное желание разработать принципы “нового мышления” не только “для себя”, но и для “всего мира”, отсюда – глобальный размах внешнеполитических планов и программ горбачевского руководства» 5.

Именно Горбачев, а не Рейган или Тэтчер, стал инициатором изменений, приведших к окончанию «холодной войны». Первоначально Запад отнесся к Перестройке настороженно или прохладно. Как отмечает Арчи Браун, весной 1985 г. ожидалось либо продолжение прежнего курса, либо активизация традиционной политики СССР. Действительного хода событий не ожидал никто. Скепсис в отношении перспектив сотрудничества с Москвой преобладал в Америке и Европе вплоть до конца 1988 г., а в Японии – еще дольше.

В отличие от глобалистских устремлений горбачевского руководства цели Запада на завершающем этапе «холодной войны» были прагматичны и консервативны. Главной среди них было сокращение советского военного (ядерного и обычного) потенциала. Далее с большим отрывом следовали ограничение советского влияния в «третьем мире», либерализация режимов Центральной и Восточной Европы. В последнем случае максимум желаемого заключался в «финляндизации». По выполнении этих условий Запад был готов «встроить» Советский Союз в международную систему, т. е. сотрудничать с ним на основе принципов, изложенных еще в 1967 г. в известном докладе Пьера Армеля. СССР как «системный аутсайдер» вполне бы устроил США и Западную Европу второй половины 1980-х годов 6. Западные лидеры, впрочем, не обольщались. Одновременно с осторожными надеждами у них присутствовали традиционные озабоченности, связанные с совершенствованием советского ядерного оружия, наступательным характером советской военной доктрины, жестким контролем СССР над союзниками по ОВД и т. п. 7