Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность - Россия как «новый Запад»

В 1950-1970-е годы, в период правления Хрущева и Брежнева, сложилась парадигма мирного сосуществования «параллельных миров» – «мира социализма» во главе с СССР и «империализма» во главе с США. Сверхоптимистическая идея Хрущева о «соревновании систем», которое Советский Союз не был в состоянии выиграть, трансформировалась при его преемнике в формулу военно-стратегического паритета, который СССР, хотя и с большим трудом, мог какое-то время поддерживать. Советское руководство было настроено на длительное военно-политическое противостояние с потенциальным противником. Советская глобальная стратегия сочетала поддержание стратегического паритета, укрепление статус-кво на центральном фронте и маневры на флангах. Стратегия США, в свою очередь, включала военное и политическое сдерживание Советского Союза, пресечение его «фланговых маневров» в «третьем мире», оказание экономического и психологического давления на советское общество и союзников СССР.

В силу этих причин включенность СССР в международные экономические, политические, общественные связи была крайне ограниченной и односторонней. СССР – наряду с США – играл ведущую роль в мировой политике и в военной сфере, но из-за автаркического характера советской экономики был слабо интегрирован в мирохозяйственные связи. Политическая система требовала жесточайшей централизации и подробной регламентации всех контактов с внешним миром. Господствовавшая идеология постулировала, что «мирное сосуществование двух противоположных общественно-экономических систем является специфической формой классовой борьбы». Советская внутренняя и внешняя политика была прямой антитезой интеграции.

Вопрос об интеграции вместе с Западом в единое мировое сообщество впервые был поднят во второй половине 1980-х годов, когда начатая Михаилом Горбачевым Перестройка потребовала открытия страны для внешнего мира и в этой связи коренного пересмотра отношений с США и Западной Европой. Одновременно логика «нового политического мышления», как отмечал помощник Горбачева по международным делам Анатолий Черняев 59, требовала ускорения внутренних преобразований. Постепенно становилось ясно, что для коренного улучшения отношений с Западом Советский Союз должен был кардинально измениться сам. Договоренности в области контроля над вооружениями могли служить лишь целям регулирования враждебности. Более того, любые достижения в этой области, как показал опыт разрядки 1970-х годов, были непрочны без более широких договоренностей, разрушавших основу «холодной войны». Попытки Москвы практиковать одновременно и разрядку, и «классовую борьбу» были обречены на неудачу. Разрядка, по словам Збигнева Бжезинского, занимавшего в 1977–1981 гг. пост помощника президента США по национальной безопасности, была похоронена в африканских песках Огадена 60. В Москве, в свою очередь, в провале разрядки винили военно-промышленный комплекс США и «наиболее реакционные» круги «американского империализма».

В своем стремлении оживить советскую систему М. Горбачев сознательно проигнорировал «красные линии», завещанные предшественниками. Внутри страны был взят курс на формирование власти с помощью инструмента выборов, а во внешней политике произошел отказ от идеи классовой борьбы, место которой заняли тезисы о примате общечеловеческих ценностей и о свободе выбора. В этой связи вехами можно считать выступления М. Горбачева и Э. Шеварднадзе в МИД СССР в июле 1988 г. и речь Горбачева в ООН в декабре 1988 г. В результате в течение 1987–1988 гг. процесс разрядки между СССР и Западом перешел точку возврата к status quo ante. По наблюдениям посла США в Москве в 1987–1991 гг. Джека Мэтлока, уже с декабря 1987 г. Горбачев не рассматривал Америку как враждебную или потенциально враждебную силу 61.

Сразу после распада СССР новое руководство России во главе с Б. Ельциным предприняло попытку интегрировать Российскую Федерацию в западные институты в качестве «великой демократической державы» с особым статусом. К концу 1990-х годов стало ясно, что эта задача на данном этапе практически невыполнима. Вопрос о характере отношений России и Запада, однако, не был снят после этого с повестки дня. Напротив, он остается актуальным для XXI в. так же, как для конца XX, но условия его решения существенно усложнились. Глобализация носит сложный и противоречивый характер. Ее «опорные точки» составляют своего рода мировой архипелаг, внутренне связанный многочисленными нитями контактов, но окруженный при этом локальными морями и совсем местными проливами. Воздействие глобализационных импульсов на ту или иную страну, в том числе на Россию, является сугубо избирательным, и в результате возникает конгломерат новаций и архаики, которые образуют отдельные анклавы 62. Эта картина адекватно описывает ситуацию не только в России или в Азии, но отчасти и в зрелых западных странах – например, в США. Понятие архаики при этом, разумеется, сильно варьируется.