Максим Кантор - Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия

Тем паче, что реальные проблемы страны уже не были связаны с советской властью: империя распалась, народная собственность была похищена кучкой феодалов и авантюристов и продана по дешевке: ради вилл и яхт, ради гламурного образа жизни паразитов. Это видели все — и при чем же тут Советская власть? Так Зиновьев стал критиком «перестройки» — и «интеллигенция» на него обиделась. Интеллигенция искренне переживала катарсис свободы, а Зиновьев, который выпустил «Зияющие высоты» за двадцать пять лет до катарсиса свободы, в то время, когда все еще мочились в штаны от страха — он в этом празднике разума участвовать отказался.

И тогда Зиновьева записали в ретрограды; а он еще к тому же выступил с критикой Западного общества. Это уже было непростительно вовсе. Тот факт, что западное общество критиковали также Бальзак, Диккенс, Монтень, Рабле, Данте — не принимался в расчет. Запад в те годы был вне критики! Интеллигенция записала Зиновьева во враги демократии.

Важно понять, что из себя на тот момент представляла «интеллигенция».

То городское сообщество, которое мы по привычке называем «интеллигенция», а Солженицын называл «образованщина», это просто идеологические работники. Заметьте, употребляя слово «интеллигенция», мы практически всегда говорим о политологах, культурологах, журналистах, менеджерах, кураторах, системных администраторах — о разнообразных меж-ведоственных профессиях, но не о врачах, не об учителях, не об ученых. Когда речь заходит о врачах, говорят просто «врачи».

Слово «интеллигенция» сегодня обозначает служащих, занятых вопросами общественных коммуникаций. Историк общества должен трезво отнестись к вопросу: художник сегодня это не тот, кто часами стоит у мольберта. В девяти случаях из десяти — это мастер хэппиненга, акции, он общественнвый персонаж, своего рода конферансье. И то же самое касается десятка иных полу-профессий. Многие из них имеют высшее образование и домашнюю библиотеку, доставшуюся от бабушки; но их ежедневная деятельность не связана с чтением, хотя они работники культуры. Их деятельность состоит в формировании идеологии: они воздействуют на умы заметками, рецензиями, телепрограммами, фестивалями, аукционами, галереями и т. п.

Буквально на наших глазах произошла смена идеологии в России — это готовилось в течение всего путинского правления, сегодня произошло обвально. В течение последних двадцати пяти лет (поздние годы Зиновьева приходятся на этот период) интеллигенция обслуживала про-западную идеологию, а сегодня обслуживает про-российскую. Перемена вектора произошла внезапно. Неожиданно черносотенная газета «Завтра», казавшаяся гибельно вчерашней, стала самой актуальной. Выдвинулись новые фигуры, но любопытно, что многие персонажи сменили идеологическую ориентацию без внутренних драм. Идеология демократии как-то незаметно, под сурдинку, сменилась идеологией империи — и эта перемена (вообще говоря, разительная) прошла безболезненно: интеллигенция — народ служилый.

Помилуйте, никто и никогда не говорил, что русский народ собирается строить империю — со всеми вытекающими последствиями, — нет! Говорили, что строим демократию! Но незаметно знаменатель подменили — сегодня почти везде и почти каждый склоняет слово «российская империя», «русский мир», «русская весна»; незаметно вернули славу Сталина, то есть, сделали то, чего не сумели сделать в самые спорные годы Брежневского правления. В 1977-ом году наметился поворот к сталинизации, связывали это с фигурами Романова, Гришина, Суслова. Сталинизации в те годы не случилось, Сталин в учебники не вернулся, но страх был. Сегодня можно говорить о том, что сталинизация — совершившийся факт. Сталина признали великим строителем России. И, в целом, это обществом — в том числе, интеллигенцией, принято.

Уместно говорить о том, что интеллигенция усердно возвращает себе роль привилегированной «прослойки», подкармливается у олигархов, принимает зарплату сатрапов. В меру свободолюбиво, в меру сервильно, блюдет корпоративные нормы поведения. Грустная судьба — судьба корпоративная; чтобы выжить в своем анклаве, интеллигенты, как и чиновники, должны постоянно вариться в общем бульоне, говорить одни и те же слова и словечки, думать приблизительно одни и те же мысли, читать одни и те же короткие книжки, ходить в одни и те же гости.

Это вовсе не похоже на миссию гуманистов или просветителей, или на то, изначальное понятие «интеллигенции», каким именовали образованных людей, стоящих между властью и народом. Сегодня это скорее корпорация служащих, со своей корпоративной лигикой и корпоративной правдой. Они ведут себя одинаково, похожи до неразличимости. Вся эта журнальная, галерейная, издательская масса не то чтобы оппозиционны тирану. Они не то, чтобы противны народу. Нет, просто для выживания в качестве идеологических работников надо выполнять столько мелких, но постоянных ужимок и трюков, что после трех-пяти лет меняется общий габитус человека. Сами журналисты, менеджеры, стартаперы и кураторы великолепно знают про себя все; однако самоназвание «интеллигенция» как бы приподнимает их над заурядным бытием.