Стивен Коен: Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России

Деятельность всех, за небольшим исключением, американских специалистов по России в 1990-е гг. можно расценить как преступную. Результаты этой деятельности поставили под сомнение наши ценности и создали угрозу нашей национальной безопасности.

Когда в 1991 г. Советский Союз прекратил своё существование, четыре профессии американцев заявили свои права на звание экспертов по посткоммунистической России: политики, советники по экономике и финансам, журналисты и учёные. Явившись основанием так называемого «Вашингтонского согласия» («Washington Consensus»), все эти специалисты по России в один голос заявляли, что знают средство от недуга своего пациента, неоднократно заверяли, что лечение идёт полным ходом, и, несмотря на случайные рецидивы, предрекали полное выздоровление. На деле их рецепты, отчёты и прогнозы оказались полностью и заведомо неверны.

Полный перечень просчетов американских политиков, особенно из числа администрации Клинтона, будет дан в заключительной части книги. Здесь же мы должны напомнить, что их политика носила ярко выраженный миссионерский характер: это был настоящий крестовый поход во имя превращения посткоммунистической России в некое подобие американской демократии и капитализма. И, как подлинный крестовый поход, он не был лишь официальной доктриной: инвесторы, журналисты, учёные — все приняли в нём участие.

Идея того, что США могут переделать Россию по своему образу и подобию или, по крайней мере, смогут «думать за русских», возникла впервые после Второй мировой войны, в среде апологетов «холодной войны» {3} 3 О дискуссии см: Alexander Dallin in Robert О. Crummey, ed., Reform in Russia and the USSR. (Urbana, 1989), pp. 248–49; David S. Foglesong, «Roots of “Liberation”», The International History Review, March 1999, p. 57–79. В других работах Foglesong относит истоки нынешнего крестового похода к деятельности американских миссионеров в царской России в ХГХ в. См. Religion, State & Society, № 4, 1997, p. 353–68. . В 1992 г., в первый год постсоветской эры и последний год администрации Буша, эта идея возродилась. Так, в апреле 1992 г. состоялось совещание представителей правительства, бизнеса, средств массовой информации и академической среды, которое рекомендовало Соединённым Штатам и их союзникам «принять самое непосредственное участие в процессе трансформации экономической и политической жизни в бывших советских республиках». А один политик-учёный даже конкретизировал задачу: «Нужно сформировать элитный корпус западных экспертов, которые будут жить на территории бывшего Советского Союза и помогать управлять государством и бизнесом» {4} 4 «After the Soviet Union: Implications for U. S. Policy» (The Eighty-first American Assembly, April 25–26, 1992), p. 9; предложение Robert D. Blackwill было подытожено Joseph Fitchett в: International Herald Tribune, June 22, 1992. Также см. предложение George Soros в: Open Society: Chronicle of the Soros Foundations, April 1992, p. 5; WP editorial, Oct. 27, 1992; William G. Hyland in Foreign Affairs, no i, 1992, p. 48 .

Вскоре, однако, этот миссионерский порыв превратился в настоящий крестовый поход, и сделала это администрация Клинтона (хотя, нужно заметить, не без поддержки республиканской партии в Конгрессе). Почти сразу же после инаугурации президента Клинтона в январе 1993 г. его эксперты принялись тайно обсуждать вопрос, «как лучше реформировать Россию» и сформулировать задачи американского участия. Возникшая в результате «целостная политика», как пояснил позднее официальный представитель Госдепартамента, была направлена на внутреннюю «трансформацию России» {5} 5 Elaine Sciolino в NYT, Feb. 4, 1995. По поводу официальной точки зрения см. интервью Thomas Graham в документальном фильме «Return of the Czar», PBS, May 9, 2000. Похоже, что ни официальные лица, ни Sciolino не сочли странным, что подобные решения, затрагивающие наиболее важные политические и экономические вопросы, стоявшие тогда перед Россией, обсуждаются американским правительством. . По сути дела, США должны были учить экс-коммунистическую Россию капитализму и демократии и наблюдать за процессом превращения — так называемым «переходом». Доверить России самой искать пути собственной трансформации, разумеется, было нельзя, дабы не дать ей заблудиться, как заметил один из сторонников крестового похода, «в хитросплетениях её собственных противоречивых замыслов» {6} 6 Steven Erlanger, Ibid, July 28, 1995. Как выразился позднее один критик, «Россия играла роль беспомощного ребенка, а Запад — всемогущего взрослого», — Lawrence R. Klein and Marshall Power, eds., The New Russia: Transition Gone Awry (Stanford, 2000), p. 7. .