Внутренний СССР - Об искоренении глобальной угрозы «международного терроризма»

Если каждые полгода жэк — по собственной прихоти — будет делать в вашей квартире ремонт: ломать стены, вырубать окна, белить потолки — долго ли вы протянете в таком жилище?

Мы сами довели свои спецслужбы до ручки. “Спецслужбы вообще не нужны! — горланили демократы первого, ельцинско-афанасьевского призыва. — Нам незачем теперь защищаться, все люди — братья, свободный мир призывно раскрывает объятия”.

Покойная ныне Галина Старовойтова (депутат, советник президента, власть и влияние — безграничные [302] ) заявляла на голубом глазу: агенты — это рудимент режима, стучать и доносить — безнравственно [303]. (Хотя ни один мудрец не додумался ещё, как спецслужбе работать без агентуры.)

Последний председатель КГБ Вадим Бакатин изобрёл специальный ругательный термин — “чекизм” (нечто среднее между “фашизмом”, “терроризмом” и “коммунизмом”) — и с “чекизмом” этим боролся не покладая рук. Свои воспоминания о работе на Лубянке он так и назвал: “Избавление от КГБ”.

Вспомните, разве не мы ходили на митинги и шествия, трясли плакатами “Долой КГБ!”, требовали суда над всеми, кто служит в органах? Разве не мы, свистя и улюлюкая, вздернули на железном тросу памятник Дзержинскому (картина дикая, со стороны — натуральное повешение) швыряли бутылки с краской по ненавистному желтому дому, рисовали свастики на мемориальной доске Андропова? [304]

Так чего ж теперь сокрушаться и горевать? Что посеяли, то и пожали. Хотели избавиться от КГБ? Избавились!

Надо иметь мужество признаваться: мы сами, собственными руками уничтожили и развалили спецслужбы — некогда лучшие в мире. Оказывается, как просто разрушить то, что создавалось десятилетиями, и как трудно это потом восстановить…»

Тут возразить нечего — оценки роли демократической тусовки времён перестройки, дорвавшейся до государственной власти под идиотским лозунгом “Партия, дай порулить!” [305], соответствуют действительности. Далее А.Хинштейн продолжает, однако, впав в неоправданную идеализацию прошлого:

«После терактов, после Беслана, вновь и вновь задаёмся мы вопросом: почему так плохо работают спецслужбы?

А с чего работать им хорошо? За эти тринадцать лет и шесть переименований с Лубянки ушли тысячи, десятки тысяч людей. Не худшие — лучшие; те, кто знал, что не пропадёт. Выбитой оказалась самая работоспособная часть, костяк — среднее звено, от старших оперов до начальников отделов — те, кто тащил на себе основную ношу [306].

Люди, пришедшие в КГБ до 1990 года, шли служить в самую престижную организацию страны. Они гордились своей принадлежностью к КГБ — тайному ордену меченосцев, чувствовали свою причастность к важным государственным делам. А потом в одночасье оказалось, что служить в КГБ — не почётно, а позорно [307]. А потом — на ведомство их (а что такое ведомство? в первую очередь люди) начали спускать всех собак, будто это они, контрразведчики 80-х, сами втыкали иголки под ногти Бухарину [308].

Ну да бог с ними, с плевками. Это ещё можно было как-то пережить. Но как пережить гнетущее чувство собственной ненужности, невостребованности, бесполезности, ведь тому, образца 91-го года государству чекисты оказались не нужны. Реформа за реформой, разгон за разгоном (а каждая реформа — это новый вывод за штаты, переаттестации, унизительные хождения по кабинетам) — всё делалось для того, чтобы уничтожить систему. А дома — жена, дети, старые родители, их надо кормить, зарплата нищенская, издевательская [309], а рядом — на воле — поднимаются банки и частные фирмы, где их опыт и знания готовы рвать с руками…

Нельзя осуждать людей за их стремление к нормальной жизни. Контрразведчики — не монахи-отшельники с веригами на теле, ищущие радость в телесных муках [310].

(Помню, как в 94-м, после очередного разгона Лубянки — тогда называлась она Министерством безопасности — в новостях объявили: подписан указ о создании Федерального агентства контрразведки. Но потом, видно, спохватились, поняли, сколь своеобразно будет звучать новая аббревиатура, и больше про ФАК [311]не вспоминали. Зря, кстати. Так было бы намного честнее.)

В КГБ не брали с улицы. Те, кто шёл туда служить, проходили строжайший отбор, спецпроверку. В центральный аппарат (в большинстве своём) попадали лучшие из лучших, элита (а иначе КГБ не гремел бы по всему миру!) [312].

Все эти люди по ментальности своей были государственниками [313]. Крушение идеалов, слом того, что составляло смысл их жизни, — оказалось для них испытанием непереносимым [314], гораздо более тяжким, чем невыплаты зарплат. Вот и разошлись постепенно: кто в ЧОП [315], кто в банк, кто в нефтяной холдинг.