Иоланта Сержантова - Жёлтая книга

Не понимая, как доживу до утра, я поехал домой, и ровно без минуты восемь следующего дня уже стоял у запертых дверей психиатрического отделения больницы, за которыми ждал меня мой младший братишка.

Воспользовавшись нерасторопностью медсестры, проскользнул внутрь и, поймав за полу санитарку, сунул ей в руку шоколадку, попросив позвать брата.

Через несколько минут я увидел его. Медленно переставляя ноги, брат шёл, держась плечом за стену. Я бросился ему навстречу. Лицом, лишённым мимики, едва шевеля губами он прошептал:

– Они мне что-то вкололи. Я ничего не чувствую, и не могу ходить в туалет.

Вцепившись в брата, я подвёл его к скамейке, и, помогая согнуть ноги, усадил. До конца не понимая, что произошло, объявив бодрым голосом «фокус-покус», я добыл из левого кармана баночку красной икры, из правого – пачку сливочного масла, нарезанный батон, и стал делать бутерброды. Брат попытался улыбнуться, но лицо его совершенно не слушалось, и он перестал пытаться, замолчал, уставившись в стену напротив.

– Ты же любишь…– беспомощно пробормотал я.

– Н – не ощущаю вкуса. Совсем. Язык, как резиновый и глотать не получается. – едва смог выговорить братишка.

Прижавшись к нему лицом, я замер, и мы просидели так несколько часов, пока врач не указал мне на дверь.

Несмотря на положенный по правила день в неделю для посещения, я приходил в клинику каждый день, как и обещал. Иначе не мог. Жил от встречи до встречи. Давился, если пытался поесть и спал вполглаза. Возвращаясь домой, не мог усидеть на месте, но и делать что-то внятное был тоже не в состоянии. Однажды в сумерках, сгустившаяся темнота предъявила мне чей-то образ. Вглядевшись, я распознал перед собой лицо брата. Он был бледен и смотрел на меня так горько и безутешно, что, ощутив невыносимый ужас, я выскочил вон из квартиры, с намерением ехать в больницу, до которой было немногим меньше двух часов автобусом. На выходе меня задержал расположившийся поперёк ступенек подъезда нищий. Он сидел, пересчитывая мелочь. Пытливо, глянув в мою сторону, ничего не попросил, а лишь продолжил свои подсчёты. Повинуясь безотчётному инстинкту, я нащупал в кармане всю мелочь, которая там была, и высыпал ему в руку. Мужчина отреагировал довольно странно. Пробормотав «откупился», он размяк, засуетился и.… паника отпустили меня мгновенно. Я поднялся в квартиру, упал на кровать и заснул, а наутро обивал порог больницы на час раньше обычного.

– Что вы тут топчетесь, – санитарка, оценившая вкус подаренного шоколада, – отворила мне дверь. – Заходите. Сейчас позову.

Брат вышел, по-прежнему стараясь держаться ближе к стене. Свежая царапина на его щеке испугала меня, но он, без эмоций, на которые был теперь мало способен, рассказал, что накануне, в тот же час, как привиделся мне, в миллиметре от его лица, в туалете, буйный больной разбил оконное стекло.

Не позволяя себе разрыдаться, я вцепился в братишку так сильно, как смог. Вспомнил лицо бездомного и его слова… слово, которое позволило мне вновь дышать, и пережить очередную страшную ночь: «откупился».

– Не плачь, – вдруг сказал брат.– Я же тут. – И без связи с предыдущим сообщил, – нам гречку с мясом давали.

– И как?

– Ничего, есть можно.

Внезапно я понял, что братишка опять картавит так же, как в детстве. Он сильно ослаб от лекарств, подбородок и кисти зримо дрожали. Но если руки можно придавить телом, подложив под себя, то лицо было не спрятать.

Через неделю пребывания в стационаре, я подошёл к врачу с вопросом, когда смогу, наконец, забрать домой брата.

– Не знаю. Когда-нибудь. А может быть и никогда.

Я не поверил своим ушам:

– О чём это вы?! Он нормален.

– Ну, это вы так думаете, с усмешкой ответила врач. Заметив блеск слёз в моих глазах прикрикнула, – Только не рыдать!– и добавила,– Завтра консультация с главным. Он всё решит. – После чего выставила меня вон.

Назавтра, после беседы с заведующим отделения, брата перевели в палату с более строгим надзором. Врач явно избегала меня. Брат постепенно терял способность читать, слышать музыку, даже разрезанная на кривые кусочки детская головоломка никак не складывалась в его сознании. Я с ужасом наблюдал за тем, как братишка в свои шестнадцать подолгу бился над пазлом для трёхлеток. Одни лишь строки Библии странным манером втекали в его сознание. Психотропы пасовали перед ритмом Писания, впрочем, это пугало тоже.

Лишённый привычного окружения, брат переключился на помощь тому, кому было хуже, чем ему самому. Среди пациентов надзорной палаты, был одинокий старик, которому явно была необходима помощь. Брат беседовал с ним, поддерживал, если требовалось встать или пройтись, иногда читал вслух. Старик поинтересовался однажды, не попадалась ли брату книга «Изобрести нежность».