Виктор Смольников - Записки Шанхайского Врача

Когда эта мадам получала счет за анализы на баснословную сумму, она была счастлива. Этот счет она могла показывать своим знакомым, чтобы те знали, что ей стоил ее кишечник. Этим счетом она могла утереть нос мужу и потребовать новую норковую шубу к осени.

Ее врач был счастлив, что послал ее к Лемперту. Лемперт тоже был счастлив. И бухгалтер Лемперта был счастлив. Все были счастливы, исключая, может быть, Павлова и Топли с Уилсоном. Но их мнения никто не спрашивал.

Милый Лемперт был мастером светской лжи. Меня он представлял врачам и пациентам так: «Познакомьтесь. Доктор Смольников. Он любезно согласился помогать нам в клинической патологии». А на самом деле я был рад работать у него за четыреста юаней в месяц, потому что мы почти голодали. Он поручал мне самые разнообразные процедуры, за что я ему благодарен. Я должен был брать желудочный сок, определять кислотность и прочие вещи. Брал кровь и считал белые и красные кровяные шарики, красил мазки крови, определял средний диаметр красных кровяных телец.

Иногда Лемперт посылал меня брать кровь на дому. Эту работу я очень не любил, но делать было нечего. Как-то я поехал к одной молодой американке, которая заболела неизвестно чем, и у нее нужно было взять кровь на полное исследование и на реакцию Вассермана, так как она собиралась выходить замуж, а американские законы требовали этот анализ и у жениха, и у невесты. В Шанхае этот закон утрачивал всякий смысл прежде всего потому, что там существовали лаборатории, руководители которых звонили врачу и спрашивали: «Доктор, какую вам нужно реакцию? Отрицательную или положительную? ». Да и всем было известно, что несколькими вливаниями нозарсенола можно положительную вассермановскую реакцию превратить в отрицательную.

Я приехал к больной, разложил около открытого окна на столике все свои инструменты и зажег спиртовую лампочку для сушки стекол с мазками крови. Кровь я у нее взял, но в этот момент подул ветер, и легкая занавеска колыхнулась внутрь комнаты, как раз к спиртовке. Занавеска загорелась. Я бросился ее тушить. Потушил. Когда взял пипетку с кровью, то увидел, что кровь в ней успела уже свернуться. Я, по глупости, решил растворить ее спиртом, но кровь сразу же превратилась в какой-то твердый комок. У меня остались лишь мазки для общего анализа и кровь на реакцию Вассермана. Ехал я в лабораторию и думал, что мне здорово попадет. Но Лемперт был не таким человеком. Он только сказал, что не надо было промывать пипетку спиртом. «В следующий раз у вас получится лучше». А пока послал американке счет. Интересно, накинул ли он еще процентов двадцать за тушение пожара в спальне сотрудником его лаборатории?

Кроме анализов крови, я готовил срезы гистологических препаратов для профессора Раубичека, потом красил их, точил микротом (нож для сверхтонких срезов) - и мне становилось все скучнее и скучнее.

У Лемперта я проработал шесть месяцев - до октября 1941 года. Уже началась инфляция, и деньги, которые я получал, почти ничего не стоили. Моей зарплаты не хватало даже на необходимые продукты. Я долго раздумывал и, наконец, решился попросить у Лемперта прибавку. Тот ответил мне, что посоветуется с компаньонами. Они отказали. К счастью, на одном из заседаний Шанхайского медицинского общества ко мне подошел доктор Ску-айрс из фирмы «М» и спросил, не хочу ли я перейти работать к ним. С отъездом Андерсона у них осталось три доктора. Количество пациентов нисколько не уменьшилось, и врачи задыхались от работы. Доктор Литтл, которого они пригласили приехать в Шанхай, от их предложения отказался, поступив на британский военный флот, так как в Европе уже шла война. Именно этот отказ и решил мою судьбу.

Я сказал Лемперту, что англичане приглашают меня в свою фирму. Он поговорил с компаньонами и сообщил, что моя зарплата будет теперь шестьсот юаней. Англичане предложили мне тысячу плюс возможность клинической работы. Поскольку работу в лаборатории я воспринимал как вынужденную и посвящать свою жизнь изучению кала и мочи меня никак не прельщало, то я сказал Лемперту, что ухожу. В ответ он сперва страшно рассердился, но буквально через полчаса отошел и стал очень любезен. Он понял, что из этой английской поликлиники к нему идет большое количество заказов на анализы, поэтому ссориться со мной, а значит и с англичанами, ему просто ни к чему. Мы расстались друзьями.

В назначенное время я пришел в фирму «М», чтобы встретиться с моим новым шефом и его коллегами. Доктор Эрик Гонтлетт был старшим в этой фирме. Кроме него, там работали Бертон и Скуайрс. Это все, что осталось от большой поликлиники.