Николай Пирогов - Быть хирургом. Записки старого врача

Элемент смешного, впрочем, свойствен был в то время всем коллегиям не в одной Москве: и в европейских университетах встречались курьезные оригиналы между учеными; но у нас оригинальность была не только смешна, но и глупа, потому что была отставшею от времени и науки. Действительно, отсталость того времени была невообразимая; читали лекции по руководствам 1750-х годов, и это тогда, как у самих студентов, по крайней мере у многих, ходили уже по рукам учебные книги текущего столетия. Правда, были и новаторы, и даже между пожилыми профессорами; но тут, опять на беду, примешивалась к новаторству какая-то не по летам горячность и пристрастность. Так, М. Я. Мудров вдруг переседлался и из броуниста [205] Броунизм – медицинская система, согласно которой все жизненные явления находятся в зависимости от одной свойственной всем органическим телам способности, а именно возбуждаемости. Как от усиленного, так и от ослабленного возбуждения возникают болезни, в первом случае – стенические, во втором – астенические. сделался отчаянным бруссеистом [206] Бруссеизм – медицинская система, согласно которой в основе всех заболеваний лежит воспаление, вызываемое раздражением. .

Мало или почти вовсе незнакомый, по его собственному признанию, с патологическою анатомиею, он хотел уверить свою аудиторию, и действительно уверил не хуже самого Бруссе, в существовании воспаления слизистой кишечного канала там, где его вовсе не было.

Но Мудров едва ли был не единственным исключением из профессоров. Потом уже, когда я кончил курс, обуяла нескольких из молодых философия Шеллинга; но она уже не была новостью в Европе, тогда как бруссеизм был действительно еще животрепещущею новизною, и притом философию Шеллинга привозили к нам из Германии посланные туда от университета молодые ученые; а Мудров, сидя дома, и притом в 50-летнем возрасте, напал на бруссеизм.

Наглядность учения и демонстрацию можно было найти только на лекциях Лодера; но и при изучении анатомии от студентов вовсе не требовали обязательного упражнения на трупах. Я во все время моего пребывания в университете ни разу не упражнялся на трупах в препаровочной, не вскрыл ни одного трупа, не отпрепарировал ни одного мускула и довольствовался только тем, что видел приготовленным и выставленным после лекций Лодера. И странно: до вступления моего в Дерптский университет я и не чувствовал никакой потребности узнать что-нибудь из собственного опыта, наглядно.

Я довольствовался вполне тем, что изучил из книг, тетрадок, лекций.

Я сказал сейчас, что это странно. Нет, вовсе не странно, когда большая часть моих наставников была того же убеждения. Вот на кафедре стоит Петр Иллар[ионович] Страхов [207] П. И. Страхов (1798–1856) – ученик и ближайший сотрудник М. Я. Мудрова; с 1821 г. – доктор медицины; с 1826 г. – адъюнкт анатомии и физиологии животных, читал химию. , проф[ессор] химии медиц[инского] факультета, – человек, очевидно, начитанный и из книг много знающий. Он читает нам, как делают термометры, чертит мелом на доске, распространяется; а у него в аудитории сидит много таких, которые еще и в жизни не имели термометра в руках, а видали его только издали. Идет ли дело об оксигене, Петр Иллар[ионович] опять распространяется целых две лекции, опять чертит мелом, приносит на лекцию французские книги с рисунками, но самого оксигена мы не видим.

И так-то целый курс: ни одного химического препарата в натуре; вся демонстрация состоит в черчении на доске. Только на последнем году курса, с вступлением в университет профессора Геймана [208] Р. Г. Гейман (1802–1865) – с 1826 г. – адъюнкт химии в университете. Гейман согласился принять эту должность с тем условием, чтобы университет дал ему средства пояснять преподавание показом химических опытов. (молодого, живого и практичного еврея), я первый раз в жизни увидал в натуре оксиген и гидроген.

Но не на одном медицинском факультете химия читалась по книгам, без опытов; и на физико-математическом факультете проф[ессор] Рейс [209] Ф. Ф. Рейс (1778–1852) – профессор химии в Московском университете с 1804 г.; с 1817 г. – по совместительству в Медико-хирургической академии. читал ее по своим тетрадям, да еще вдобавок читал-то нам и не химию, а какое-то учение о мировом эфире на латинском языке; зато этот ученейший, как полагали, профессор и был самого высокого мнения о себе, такого, что, по его собственному выражению: «Primus – Deus, secundus – Reus, tertius – adjunctus meus» [210] Первый – Бог, второй – Рейс; третий – мой помощник ( лат .). .