Александр Мясников - Инфекции. Почему врага нужно знать в лицо и как не поддаться панике во время новой вспышки эпидемий

Во время медосмотра также определялось: какие медикаменты могут понадобиться пациенту на борту, потребность в кислороде, кому необходимо сразу 3 места, чтобы человек мог лечь, а кто полетит на носилках (носилки – это значит надо «закрыть» 9 мест – три ряда по три места). Между медосмотром и собственно рейсом могло пройти и 2 и 3 месяца, поэтому на посадке мы часто сталкивались с неожиданностями: то привозили бабушку с одышкой и отеками (её срочно госпитализировать надо, куда там лететь!), то кто-то за это время инсульт перенес, и в воздух ему еще рано… Представьте, люди продали квартиры, со всем скарбом, кошками и собаками приехали в чужую им Москву, добрались в аэропорт, а я им заявляю, вы не летите, обращайтесь в МОМ, где вам назначат новый медосмотр и новую дату вылета! Такое разыгрывалось! Бывали и другие обстоятельства.

Как-то в Шереметьево, уже после паспортного контроля, обратил внимание на громко спорящую семью. Что это «мои» – сомнений не было: в руках у каждого большой пакет с надписью МОМ (там запечатаны рентген и все медицинские документы). Мама, папа, их пожилые родители и дочка 17–18 лет. Дочка плачет и кричит, что никуда не полетит! Она успела за этот месяц влюбиться и теперь уезжать не хочет, а родители, естественно, поступают, как все родители («ты что, у тебя это блажь, таких еще сотня будет, здесь тебе ничего не светит, а там жизнь вся для тебя открыта», ну и т. д.!).

Посочувствовал про себя я этой дочке и прошел мимо, как поется в песне «если на свете мужество – каждый решает сам!». Так что вы думаете, девчушка решила! Где-то через час подбегает ко мне та мамаша и кричит: «Пропала, нет ее нигде!». Стали искать – оказалось, сбежала! Пограничница на контроле подтвердила: «Да, выпустила я ее, формально задерживать не могла, она еще гражданин России». Семья в глубоком шоке, а весь персонал Шереметьево радостно шушукается – гордятся девочкой и переживают за нее. Я потом узнал, что там целая стихийная операция женского персонала была по воссоединению влюбленных – ее и на другой этаж по служебному входу провели, и пограничнице все объяснили, и даже в свою машину посадили – тогда частники у Шереметьева «мутные» были… А семья улетела, обещала получить документы и за ней вернуться. Не знаю, как дальше сложилось, очень верю, что хорошо!

Как-то на ночной рейс (чартер американской авиакомпании «Тауэр») большая семья принесла бабушку на носилках – сломала шейку бедра. Носилки, как я упоминал, блокируют сразу 9 мест, поэтому я заявил, что семья не летит. Под крики и стоны (и я их хорошо понимаю, хотя скажи они о случившимся хотя бы за 10 дней, эти бы места им организовали, а так рейс переполнен!) я ушел, но через 3 часа обнаружил все семью в самолете с носилками в проходе! Уж не знаю, кому и сколько они заплатили, хотя паспорта у них в порядке и теоретически пройти тогда можно было, а на чартер посадочных не было, только списки. Вариантов нет – их надо из самолета удалять, некуда мне эти носилки ставить!

Но тут на борту возник стихийный бунт: родственники «завели» всех отъезжающих своими воплями, все стали роптать, потом и вовсе раздались крики «хватит нашу кровь пить», «прекратите издевательства, «гебня проклятая», ну и прочее. Ситуация накалилась, и пошел я звонить руководству.

Директором МОМа тогда был флегматичный норвежец, очень впрочем достойный человек, уже немного научившийся говорить по-русски. Звоню, глухая ночь, трубку долго не берут, потом отвечает сонный голос. Я долго объясняю ему, какие у нас тут форс-мажорные обстоятельства, а он перебивает меня фразой на корявом русском: «Александр, никто не мочь будить норвежский гражданин в 3 часов ночи» и повесил трубку.

Как я вышел из ситуации? А просто – зашел в самолет и крикнул: «Тихо! Я их оставляю! Только вы должны решить сейчас, кто не летит – мне нужно 9 мест!» И сразу стало тихо… Я добавил – «буду ждать вашего решения, но: если мы не вылетим в течение часа, время нашего воздушного коридора истечет, МОМ попадет на огромный штраф, меня уволят, но и вы все не улетите!» Дальше… ну и так понятно, что было дальше. Через 40 минут мы были уже в воздухе!

Ко многому было трудно привыкать, работая в Америке. Особенно к «дедовщине» в госпитале. Там это считается необходимой частью лечебного процесса. Старший интерн гоняет своего младшего коллегу, как у нас когда-то в стройбате, доктор или завотделением – ну это значительно выше Господа Бога! Просьбу там не услышишь, только приказ, если замешкался – промолчу, если сделал не то – язвительные замечания, часто в оскорбительной форме! («Я не понимаю, как ты вообще врачом работал, это у вас в России так принято? Руки-то только дрочить – да-да, именно так! – приучены?» и т. д. и т. п.!).