Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Во 2-м ЛМИ получил два «предписания»: немедленно написать а) мой доклад и б) моё выступление в прениях на конференции 12–13 декабря. Таким образом, у меня неотложных письменных работ накопилось немало, а выполнять их почти никакой возможности нет. Днём — полутёмная серая мгла, а вечером и ночью — при свете керосиновой лампы (очень плохой керосин) работать я не в состоянии. В порядке неотложности нужно в ближайшие дни: 1. Прочитать вновь переписанную и переплетённую мою работу о детской смертности по материалам 1939–1940 гг. и вставить несколько графиков. 2. Написать автореферат моего участия в прениях на конференции (об авитаминозах, истощении от голода, отрицательного энергетического баланса. 3. Написать доклад «Задачи здравоохранения в борьбе с санитарно-демографическими последствиями войны». 4. Написать программу научно-исследовательских работ 2-го ЛМИ на 1943 г. 5. Написать программу научно-исследовательских работ ГИДУВа на 1943 г. 6. Написать отзыв на диссертацию Скороходова «История микробиологии в дореволюционной России». 7. Написать отзыв (предварительно проштудировав) на диссертацию Рязанова. 8. Написать А. Я. Гуткину обоснование темы об условиях организации режима трудовых процессов и занятий для пользуемых в стационарах.

25 декабря. Вечером — мирное пребывание за общим столом. От Зиночки получил подарки к 73-летию. Очень трогательно, но никуда не уйти — два внутренних мира без возможности взаимного понимания. От Т. С. Соболевой Любочка принесла приветственное письмо мне. В сумраке гаснущей лампы написал благодарности и мои новогодние пожелания. Томительные часы ночного пребывания в постели без света прошли в невесёлых воспоминаниях о протекшем ещё одном годе моей жизни. Их уже так немного остаётся у меня впереди, а в моём окружении — и близком, и более далёком — не видится идущих мне на смену дружественных сил. Растёт изоляция, всё более одолевает пустота, но не погасла надежда на лучшую обстановку для общения в труде, в подготовке людских кадров.

26 декабря. От Илика два письма из Куйбышева. Радостно переживать его внутренний рост и ощущать, что он — мой желанный заместитель в жизни. Прокладывает свои пути… Так хотелось бы теперь с ним свидеться, быть поближе.

31 декабря. На рубеже двух годов — 1942 и 1943-го я записал о растущей изоляции моей от окружающей жизни вследствие смерти и отъезда из Ленинграда многих близких, друзей и соратников, с которыми и через которых поддерживались связи с людской стихией. Это самое ужасное для меня наследие 1942 года, почти безнадёжно непоправимое, так как теперь, когда мне уже полных 73 года, новые связи трудно возникают…

3 января. Тускло просвечивает через туманную облачность солнце. Непрекращающаяся канонада, по временам — где-то очень близко. Какая-то физическая слабость. Поработал с дровами не более часа, уже промок весь насквозь от пота. Одиночество и гложущая тоска, хотя питание эти дни почти достаточное.

6 января. Вернулся домой на трамваях № № 19, 9, 18 и отчасти пешком вследствие порчи трамваев, только в 7 часов. С половины 8-го до 12 час[ов] ночи — воздушная тревога, непрерывный гул зениток. Ночью — вновь тревога.

7 января. Первую половину дня один на «Полоске». Читал Яковенко о кондиционировании воздуха. С 3 до 5 — пилил дрова. Вечером при полусвете лампы немного занимался. Колоссальное нападение крыс, не дающих покоя ни днём, ни ночью. Вечером в 8 часов воздушная тревога, грохот зениток. Мороз около -20 градусов. Необычайно красиво.

10 января. Чувство сильного недомогания. Холодно. Мороз -21 градус. В окончательном виде написал письма в «Лен[инградскую] правду» с обоснованием предложения о снятии цепей с пушек из ограды стасовского Спасского собора для постройки танков.

Большое огорчение доставляет мне (наблюдение со стороны) полное отсутствие у Любочки самоконтроля, работы над собой, самокритики, выработки приемлемого для жизни в коллективе поведения и характера реагирования. Дело представляется в этом отношении прямо безнадёжным. Совершенно бесполезно предпринимать попытки остановить её внимание на этих вопросах, а она сама всё больше и больше себя в этом смысле запускает. Становится банально капризной, сосредоточенной на своих раздражениях девицей осаждённого Ленинграда.

В течение дня читал диссертацию Скороходова. Вечером написал письмо Лёле. Около 10 часов вечера — сирена воздушной тревоги, грохот зениток и в этот момент из печки со взрывом вылетела поставленная туда и забытая банка мясных консервов. Разрыв её был принят за взрыв бомбы. Осмотр чердака, стояка, а затем — трагикомизм был обнаружен.