Захарий Френкель - Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути

Все свободные от заседаний и лекций часы я использовал для участия в экскурсиях, для осмотра жилищного строительства для рабочих Аксайского завода. Два дня ушли на тщательное ознакомление с новым жилым посёлком для рабочих Сельмашстроя и на осмотр этого первого крупного завода социалистической промышленности. Он производил огромное, скажу прямо, радостное впечатление налаженностью всего производства, ощущавшимся подъёмом и дисциплиной труда. Такое же захватывающе радостное чувство позднее переживал я при осмотре Сталинградского тракторного завода, на котором летом 1931 г. я провёл целый день, а ещё позднее — Горьковского автомобильного завода.

Дни, проведённые в Ростове, оставили у меня бодрящее впечатление от бившей ключом реконструкционной работы. Только что введённая в строй новая водопроводная станция с новаторскими улучшениями в конструкции скорых фильтров и методов коагуляции и хлорирования была особенно подробно осмотрена и при общей экскурсии, и повторно при моём посещении в одиночку, В это время в Ростове велись большие работы по созданию народного парка и по озеленению старых частей города.

Сейчас, когда я вспоминаю обо всём увиденном в Ростове, у меня перед глазами встал один мимолётный штрих, минутное впечатление, с такою неизбывною болью сохранившееся в памяти, невзирая на прошедшие с тех пор многие десятилетия. Мы осматривали бойню для экспорта мяса. В отделении, где производился убой лошадей, случайно мой взгляд остановился на старой лошади белой масти, стоявшей в очереди на убой. Лошадь смотрела на окружающее своими умными глазами. По всему телу её пробегала нервная дрожь. Из глаз выкатились слёзы. Подошедший боец с размаху нанёс ей удар молотом в лоб, но лошадь не свалилась, а лишь понуро низко опустила голову, подставив лоб для второго безжалостного смертельного удара. Это была мимолётная сцена, сотни раз повторявшаяся в течение дня для бойца, но для не зачерствевшего от подобных зрелищ человека она осталась глубоким незаживающим рубцом. И сейчас, по неведомой внутренней связи, она вызывает у меня терзающую мысль об ужасе смерти, пережитом гостеприимным, кротким хозяином квартиры, в которой я тогда остановился — таким деликатным, умным, талантливым Яковом Сигизмундовичем Киршманом. Во время оккупации Ростова немцами в 1942 г. он получил повестку о явке на «убой» от гитлеровских людоедов, как и многие тысячи и даже миллионы евреев. Многие годы угнетено было сознание и всё существо Людмилы Васильевны этой не вмещающейся в человеческое сознание трагедией.

После окончания съезда я решил проехать в Сочи, где раньше никогда не бывал, чтобы посмотреть южную природу Черноморского побережья, и оттуда, чтобы не терять времени, пролететь в Москву на самолёте. План этот был полностью осуществлён. В Сочи я успел побывать и купаться на Ривьере, осмотрел парки, проехал в Мацесту, совершил прогулку по ущелью и среди утёсов, и на рассвете 29 мая вылетел в Москву. Это было моё первое путешествие по воздуху. Оторвавшийся от земли самолёт набирал высоту над морем. Было яркое, солнечное утро. Море казалось с высоты фиолетовым, прозрачным, так что чувствовалась вся его толща до самого дна, а в противоположную от моря сторону тянулся зелёный горный ландшафт, над ним высилась белевшая снегом горная вершина. Вся эта картина вызывала беспредельное восхищение. Казалось, что даже в горле спирало дыхание, и ясно помню, что в сознании у меня возникла мысль, что если бы произошла воздушная авария, то созерцание неземной, невыразимой красоты не было бы куплено чрезмерно дорогой ценой, хотя бы этой ценой была самая гибель.

Только час-другой после начала полёта начинаешь ориентироваться в расстилающемся внизу и впереди ковре: начинаешь видеть вместо мелких разбросанных камешков и кирпичей пасущихся коров и лошадей. В Тихорецкой самолёт приземлился, чтобы сдать и взять почту. С аэродрома в Ростове я успел позвонить Киршманам. От Ростова до Харькова мы летели без посадки. До Ростова в кабине я был один, но там подсели четыре американских инженера, летевших после консультаций на Сельмашстрое. Над Донбассом нас сильно трепало в воздухе, и привычные к этому новые спутники спали, похрапывая в своих креслах, а я напряжённо всматривался в безграничные просторы. В Харькове — обед. Дальнейший перелёт до Москвы по расписанию должен был быть беспосадочным. Однако в пути произошла какая-то порча в моторе. Лётчик благополучно приземлился на ржаном поле где-то в районе Орла. Мы вышли из самолёта и в течение двух часов наслаждались тёплым солнечным днём среди полевого простора. Из Орла пришла машина, по существу, можно было воспользоваться ею, чтобы добраться до станции и ехать в Москву поездом, не подвергаясь риску новой непредвиденной посадки в поле. Но тут лётчик заявил, что мотор в порядке, он исправил мелкую поломку. Мои молчаливые спутники не обнаруживали никакого беспокойства и я, следуя их примеру, вернулся в кабину.