Брайан Дир - Доктор, который одурачил весь мир. Наука, обман и война с вакцинами

Подстриженные и уложенные волосы Уэйкфилда прямо кричали о вложенных в себя деньгах, а цвет лица был настолько ровный и неестественный для мужчины 43 лет, что можно было подумать о косметике. На нем был строгий черный костюм в тонкую полоску, черная рубашка и галстук. Он выступил перед О’Лири, показав свою презентацию на мониторе, установленном высоко на стене. «Мой доклад не должен толковаться как борьба с прививками, – начал он. – Я выступаю лишь за безопасность вакцин».

Затем он 13 минут приводил свои доказательства, легко, четко, элегантно, правдоподобно, как парит дельтаплан в восходящем потоке ветра. «Аутистический энтероколит был настоящим синдромом, – говорил он, – с выраженным поражением кишечника и регрессией поведенческих навыков». Уэйкфилд упомянул и набухшие фолликулы, «важный морфологический признак». Он показал фотографии светловолосого Ребенка номер Два, до и после. Затем речь зашла об опиоидных пептидах, «воздействующих на мозг», различии между регрессивным и классическим аутизмом и первых шестидесяти детях, прошедших через Малкольм Уорд.

«У подавляющего большинства был аутизм, – сказал он, теребя карандаш. – Но встречался целый спектр нейропсихиатрических проблем, включая синдром Аспергера и синдром дефицита внимания».

Учитывая эволюцию диагнозов в области психического здоровья, это был хороший ход. «Синдром Аспергера», как его тогда называли в Европе в соответствии с Международной классификацией болезней ВОЗ, или «расстройство Аспергера», как было указано в руководстве Американского психиатрического общества, был менее тревожной темой, чем аутизм.

Но главной в докладе, как всегда, была его большая идея. Корь. И здесь, за две с половиной минуты до того, как О’Лири начал свое выступление, Уэйкфилд произнес нечто, напоминающее признание. «Нам не удалось полностью идентифицировать этот вирус путем молекулярной амплификации», – сказал он, имея в виду тесты Ника Чедвика, обещанные Совету по юридической помощи в рамках сделки с Ричардом Барром.

Технология, о которой он говорил, метод полимеразной цепной реакции (ПЦР), была чрезвычайно точным инструментом. Долгое время ее считали самой надежной методикой во всем научном мире. Исследование подразумевает расщепление двойной спирали ДНК, чтобы обеспечить конкретную амплификацию любой целевой последовательности. Путем быстрых, повторяющихся циклов нагревания и охлаждения в пробирке двухцепочечная ДНК распадается на некие фрагменты, похожие на сломанные лестницы. Затем чудо-фермент на основе одной цепочки ДНК создает две идентичные двойные цепи.

Любимый микроб Уэйкфилда, возбудитель кори, – это РНК-вирус, и для преобразования РНК в ДНК требуется предварительный шаг (обратная транскрипция). Но затем, с помощью ПЦР, ее тоже можно удвоить столько раз, что последовательностей знаменитых строительных блоков жизни – аденина, тимина, цитозина и гуанина – станет достаточно для обнаружения методами нуклеотидного секвенирования.

TGACTCG TTCCAGCCAT CAATCATTAG

TCATAAAATT AATGCCCAAT…

Молодой ученый Чедвик ничего не нашел в тканях пациентов Уэйкфилда. Но доктор без пациентов пришел к выводу, что проблема в самой лаборатории и ее технологиях: ПЦР оказалась недостаточно чувствительной. Он сообщил о выявлении белков вируса кори под микроскопом с помощью иммуногистохимического окрашивания. Уэйкфилд настаивал на том, что молекулярный метод не смог определить геном, кодирующий аминокислоты, из которых и строятся белки вируса.

«В моей лаборатории можно определить примерно 10 тысяч копий ДНК, – сказал он комитету до того, как подошла очередь ирландца. – Мы не могли найти вирус, если он присутствовал в ткани в меньшем количестве».

О’Лири, сидел слева от Уэйкфилда. Они знали друг друга и работали вместе два года. По совету Роберта Слита, предпринимателя и основателя The Lancet , доктор без пациентов вылетел в Нью-Йорк, выставив юридическому совету счет за его поездку, чтобы предложить ирландцу сотрудничество. В то время О’Лири был приглашенным профессором Корнельского университета, но после встречи вернулся в Ирландию, чтобы руководить лабораторией в Coombe Women’s Hospital в Дублине.

«Позвольте сообщить вам, что я патоморфолог и молекулярный биолог, – прибегнул О’Лири к неуместно высокопарной лексике. – Эти исследования были предприняты в соответствии с подходом, предложенным мне доктором Эндрю Уэйкфилдом, который только что представил независимые показания».