Петр Царфис - В союзе с природой

В вузовской библиотеке труды Климента Аркадьевича Тимирязева, а именно его избрал я в свои кумиры, отсутствовали, и мне приходилось всеми правдами и неправдами пробиваться в университетскую «читалку». Здесь, заполучив по билету приятеля тоненькую коричневатую книжицу с оттиском «Лекции», отправлялся я в дальний угол (дабы не попадаться лишний раз на глаза седоволосой даме, исполнявшей обязанности то ли смотрительницы, то ли сторожихи), находил нужную страницу — и окружающий меня мир мгновенно исчезал, словно отсеченный неведомой дверью, за которой лежала иная страна. Гармония и алгебра жили в ней в тесном содружестве, а стройное здание логики возносилось стремительно и до осязаемости четко.

«…Когда-то, где-то на землю упал луч солнца, — начинал ученый свое приобщение к таинству, словно закладывал фундамент логического небоскреба, — но он упал не на бесплодную почву, а на зеленую былинку пшеничного ростка или, лучше сказать, на хлорофилловое зернышко. Ударившись о него, он потух, перестал быть светом, но не исчез. (Строительство первых этажей завершено — каждый раз отмечал я про себя, дочитывая до этого места.) Он только затаился на внутреннюю работу… Освобожденный углерод, соединяясь с водой, образовал крахмал… В этой или другой форме он вошел в состав хлеба, который послужил нам пищей. Он преобразовался в наши мускулы, в наши нервы. (Все выше и выше мысль ученого, поднимаясь до величайших таинств природы.) И вот атомы углерода стремятся в наших органах вновь соединиться с кислородом, который кровь разносит во все концы нашего тела. При этом луч солнца, таившийся в них в виде химического напряжения, вновь принимает форму явной силы. Этот луч согревает нас, он приводит нас в движение. Быть может, в эту минуту он играет в нашем мозгу».

Я закрывал книгу, рывком возвращаясь в мир реальности, но еще долго, до следующего «набега» в «читалку», во мне жило тепло, подаренное солнцем ли, мыслью ли ученого… И ни на минуту не покидал, бился в голове и сердце, требуя незамедлительного ответа, вопрос: кто ж он, Климент Тимирязев? Гений? Провидец? Чем не похож он на других? Почему так жгуче интересно следить за его рассуждениями?

Ответ нашелся год спустя, после того, как читать заветные лекции мне уже больше не требовалось — я их знал наизусть. Да и отыскал я его неожиданно, в одном из предисловий к «Путешествию Гулливера» Дж. Свифта. В нем критик, вводивший неискушенного читателя (а значит, и меня) в бессмертный мир писательских аллегорий и фантазий, описывая одержимость ученого-сухаря, отрешенного от действительности, привел неизвестное мне прежде высказывание Тимирязева. И… все стало очевидным!

«Когда Гулливер в первый раз осматривал академию в Лагаде, ему прежде всего бросился в глаза человек сухопарого вида, сидевший, уставив глаза на огурец, запаянный в стеклянном сосуде. На вопрос Гулливера диковинный человек пояснил ему, что вот уже восемь лет, как он погружен в созерцание этого предмета в надежде разрешить задачу улавливания солнечных лучей и их дальнейшего применения. Для первого знакомства я должен откровенно признаться, что перед вами именно такой чудак. Более тридцати пяти лет провел я, уставившись если не на зеленый огурец, закупоренный в стеклянную посудину, то на нечто вполне равнозначное — на зеленый лист в стеклянной трубке, ломая себе голову над разрешением вопроса запасания впрок солнечных лучей».

Это произнес все тот же Климент Аркадьевич Тимирязев, приехавший в 1903 году в Лондон по приглашению Королевского общества. Мой кумир и образец для подражания, всемирно признанный великий ученый, человек, познавший истину. Ей одной служил он всю жизнь, пропуская опыт, накопленный другими, сквозь призму собственных знаний. Но не проступает ли сквозь цветастый плащ эмоций, в который облачил ученый свои чувства и мысли, полувысохший над своим огурцом чудак из Лагады, а вместе с ним все, кто, трудясь у телескопов и тиглей, добровольно рядил себя в одежду схимника?

Что касается моего представления о некоторой несовместимости проблем физиологии растений и медицины, оно, как вскоре выяснилось, оказалось просто-напросто заблуждением. Все в природе взаимосвязано и взаимообусловлено. Именно эту мысль, подкрепленную фактами и данными той науки, которой вот уже более сорока лет я беззаветно служу, мне и хотелось бы пронести сквозь всю эту книгу. А если в свете общепринятых понятий кое-какие высказываемые здесь идеи покажутся отдельным читателям несколько странными, я вовсе не обижусь, коль окажусь причисленным к разряду чудаков. Тем более что эти «чудачества» возвратили на сегодня здоровье многим тысячам людей.