Линдси Фицхаррис - Ужасная медицина. Как всего один хирург Викторианской эпохи кардинально изменил медицину и спас множество жизней

Двести скорбящих шли за гробом Поттера к лондонскому кладбищу Кенсал-Грин, отдавая дань человеку, который успел за столь короткую карьеру блестяще проявить себя. Позже журнал The Lancet посетовал, что это был «самый печальный пример блестящего, многообещающего таланта, запятнанного кровью». Несчастье Поттера, однако, стало удачей для Эриксона. Земля на могиле Поттера едва осела, прежде чем датский хирург заступил на место своего мертвого коллеги.

Как оказалось, 1847 год был неудачным для многих хирургов больницы. 7 декабря – почти через год после исторической операции с эфиром – великий хирург Роберт Листон неожиданно скончался от аневризмы аорты в возрасте пятидесяти трех лет. Его смерть стала серьезным ударом для коллег из госпиталя Университетского колледжа; многие оставили места, пытаясь отыскать нового гения хирургии, у которого можно было бы чему-то научиться. Потеря таких любимых преподавателей, как Поттер и Листон, также уменьшила число студентов, что, в свою очередь, привело к существенному снижению доходов. К концу 1840-х годов больница задолжала 3000 фунтов и была вынуждена сократить количество коек со 130 до 100. Только половина из них предназначалась для хирургических больных.

Эриксон быстро получил повышение. Его назначение на кафедру хирургии в 1850 году в возрасте тридцати двух лет настолько оскорбило его коллегу Ричарда Куэйна, что тот не разговаривал с Эриксоном следующие 15 лет. Такова уж безвременность больничной политики! У Эриксона уже было три назначенных помощника, четвертым и последним стал Листер. В обязанности помощников входила подготовка истории болезни для каждого пациента, операционных столов, а также помощь при посмертном вскрытии. Листер и трое его коллег отчитывались перед первым ассистентом Эриксона, эксцентричным молодым человеком по имени Генри Томпсон, который позже стал известен в Лондоне за проведение «октав» – ужинов из восьми блюд на восемь человек, которые подавались в восемь часов. Томпсон наблюдал за помощниками и посещал пациентов Эриксона каждое утро. Будучи квалифицированным хирургом, он также ассистировал Эриксону во время операций, чего не могли делать Листер и другие помощники.

Все пятеро мужчин жили в общежитии при больнице. Это было к лучшему после нездоровой мрачной обстановки, в которой Листер жил с Эдвардом Палмером во время получения диплома по гуманитарным наукам. Впервые в жизни он общался с молодыми людьми из разных образовательных и религиозных слоев, которые придерживались взглядов, во многом противоречащим его собственным. Листер преуспел в новой компании и стал ее активным членом. Отчасти в попытке избавиться от заикания, которое предшествовало душевному срыву, Листер участвовал в оживленных дебатах с другими студентами по поводу достоинств микроскопа как инструмента для медицинских исследований. Он также язвительно нападал на гомеопатию, которая, как он утверждал, «совершенно несостоятельна с научной точки зрения». Ораторские успехи Листера были так велики, что через год его избрали президентом студенческого клуба.

Листер только начинал работать помощником Эриксона, когда произошла вспышка рожи – острой кожной инфекции, иногда называемой «огнем Святого Антония», поскольку кожа под ее влиянием становится ярко-красной и блестящей. Возбудителем является стрептококковая бактерия, болезнь развивается стремительно: за несколько часов могут проявиться лихорадка, тремор – вплоть до смертельного исхода. Большинство хирургов того времени считали, что рожистое воспаление неизлечимо. Его ужасные проявления наблюдались повсеместно. Степень заражения была столь велика, что такие учреждения, как Блокли Эймхаус в Филадельфии (позже – Центральная больница Филадельфии), наложили запрет на операции с января по март – именно на этот период, как они считали, приходился сезонный пик рожистого воспаления.

Листер был знаком с этой болезнью ближе большинства однокурсников. Его мать Изабелла страдала от повторяющихся вспышек рожи еще со времен детства Листера. (Вероятно, из-за ее хронической болезни Листер сам стал позднее в каком-то смысле ипохондриком. Наиболее очевидным внешним проявлением его невроза было большое внимание к выбору обуви, которая неизменно должна была иметь толстую подошву. Один из друзей предположил, что это было следствием «необоснованного страха промочить ноги», что Листер и большинство его современников считали корнем развития болезней.)