Владимир Аникеев - Практические советы Порфирия Иванова

Война, можно сказать, совсем не закончилась. Нас определили к новым офицерам, но они бездействовали, а на остальных участках продолжались бои. Корнилов прорвался к Петрограду, стараясь создать в тылу панику.

Среди нас, солдат, каждая партия вела агитацию по-своему. Собирались собрания для поддержки кадетской партии. Я не знал, куда мне определиться. Вновь прибывшие прапорщики не знакомились с солдатами, а молча обходили все команды. Готовилось голосование, но мы к нему не были готовы, т. к. не знали, за кого голосовать. Потом нам сообщили, что возле церкви завтра должно быть собрание полка, на котором будет выступать большевистский делегат, которого мы и ожидали с нетерпением. На следующий день все толпились на площади у церкви в ожидании оратора. Вдруг показалась пара серых артиллерийских лошадок. Из повозки вышла женщина, громко поздоровалась и поднялась на трибуну. Она говорила о бессмысленной войне, о том, что солдатам нужно вернуться домой к женам, детям.

Собранием все были довольны. После него даже началось братание среди солдат. А вскоре нашему полку дали право выдавать отпуска на полмесяца домой.

Мои односельчане, Федор Бочаров и еще некоторые, уже уехали. Очередь была за мной. Я дождался возвращения односельчан рассказавших много новостей о нашем селе. Я узнал, кто чем занимается, что в селе развелось много спекулянтов, что многие увлеклись пьянством, как будто и войны нет, и никому до нее дела нет. Рассказали мне и про нашу семью. Мой меньший брат Егор возит в город уголь на лошадях, за месяц зарабатывает мешок муки на всю семью. У меня появилось желание немедленно побывать дома. Я додумался обдурить всех своих умелых командиров, попросив своего односельчанина, Федора Бочарова, в ротной канцелярии приложить печать к конвертам и своей рукой написать справку, в которой указывалось, что стрелок, как фронтовик, пользуется месячным отпуском, а за батальонного командира Карпова расписался сам. Провожали меня и моих товарищей как украинцев и желали всего хорошего. Шли мы до станции пешком, по первому ноябрьскому снегу, но настолько сильному, что последние километры мы уже еле тащились, а до станции было еще 30 верст. Подошли к станции, когда формировался поезд на Киев, нам просто повезло. Долго нас не держали, поезд скоро отправился. Сели мы в открытый вагон. По пути к нам много подсаживали таких же, как мы, отпускников, но на одной станции подсел один человек. И хоть он мне показался подозрительным, я завел с ним разговор на военные темы. Мне хотелось узнать, что же будет дальше. Ведь мы все бросаем, уезжаем домой. Я понял, что он едет в Киев, что он недоволен правительственной бесхозяйственностью и халатностью по отношению к шарлатанам, так он называл большевиков. „Они — сказал он, — сейчас в Донбассе, они везде пустили свои корни, чтобы нас, людей честных, уничтожить“. Я стал у него выпытывать, за что и как арестовали нашего полковника. Это для того, чтобы убрать с пути красных — узнал я из его слов. Я понял, что со мной разговаривает немецкий шпион, что он помогает немцу завоевать нас, помогает уничтожить Россию. Ведь мы, бедняки, войны не хотели. Те, кто хотел продолжать войну, были богачами.

Наш эшелон не заезжал в Киев, а пошел в Екатеринослав. Человек, с которым я разговаривал, ехал в Киев, поэтому он сошел с поезда на Фастовой, а я с товарищами поехал дальше.

Поезд шел до станции Дебальцево. Не только в Донбассе, но и на всей Украине рабочие поднимались. Я всей душой был на стороне красных.

Эшелон приехал в Екатеринослав. Я впервые проезжал по этой дороге. Переехали Днепр и направились к Синельникову, поближе к своему дому. По дороге, проезжая те станции, где мне приходилось работать раньше. Я вспомнил хозяина завода, англичанина Пусселя и его заместителя-француза Эмиля, вспомнил о том, как они меня выгнали, ни за что, ни про что. После ухода из дома где мне только не пришлось побывать и чего я только не видел, но родной дом мне остался милее и дороже всего на свете. Когда я входил в родное село, то каждый кустик, каждая тропинка для меня были дорогими. Все мне подсказывало, что я пришел домой. Это было поздним вечером. Я увидел родного отца, мать, сестер и братьев. Все они сидели за столом и ужинали. Встретили меня слезами радости, даже старенькая бабушка Александра обняла меня, как самого родного внука.

Дома мне рассказали об Украинской Раде. В нашей управе сидел Иван Егорович Слесарев — грамотный мужик. Он призывал всех селян примкнуть к Раде, но приехавшие с фронта фронтовики большей частью примыкали к большевикам, к таким коммунистам-организаторам, как Кубречиночик, Плесецкий, Туркевич и Звонарев. Нас, приехавших с фронта, считали особенными людьми, везде и всюду оказывали нам почет, даже в городе только фронтовикам давали водку.