Алексей Решетун - Между жизнями. Судмедэксперт о людях и профессии

Во второй раз я близко столкнулся с покойником, когда на автомобиле разбился руководитель нашего спортивного клуба…»

«Вы занимались спортом?» — спросил я, находясь под впечатлением от рассказа эксперта. «Почему я так разволновался?» — подумал я. Надо заметить, что во время всего разговора мне казалось, будто что-то мешает нам общаться. Хотя говорил в основном он, мне постоянно чудился какой-то фоновый шум, состоящий из приглушенных разговоров, бряканий, стуков, иногда смеха. «Однако, надо больше отдыхать, иначе совсем кукушку снесет».

«А как же, — улыбнулся доктор, — несколько лет занимался самбо, ну и еще несколькими видами спорта, по мелочи. Так вот, зимой, в феврале, в условиях плохой видимости, «Москвич», в котором находились наш руководитель и воспитанник нашего клуба, попал в повороте под ГАЗ-66. В последний момент шеф успел закрыть собой паренька, тот получил много повреждений, но выжил, а руководитель погиб. Горе было неописуемое. Тогда, кстати, я прошел все те стадии, которые переживает человек, узнавший о смерти близкого: неверие, отрицание, смирение. Когда мне сообщили новость, я находился в школе и вначале не поверил, даже не пошел сразу в наш спортивный клуб. Лишь через час я добрался до клуба, где собрались уже почти все ребята, точно так же не верившие в гибель шефа. Потом привезли искореженный «Москвич», и беда стала очевидной. Вскрытие проводилось в областном городе, который располагался от нашего села в сорока километрах. Когда привезли гроб и началось прощание, я заметил лишь несколько ссадин на лице покойного и очень удивился — я был уверен: если человек погибает в автокатастрофе, то повреждения должны быть гораздо более обширными, к тому же я видел останки автомобиля. Внес ясность, как всегда, отец. Он объяснил, что смерть наступила от внутренних повреждений, разрывов и отрывов внутренних органов и внутреннего кровотечения. Потом, уже работая экспертом, я неоднократно наблюдал у водителей несоответствие наружных повреждений и внутренних. Такое нередко бывает при невысокой скорости и пренебрежении ремнем безопасности. Вам это должно быть особенно интересно, ведь вы водили машину…»

Это был не вопрос, а утверждение.

«Как вы узнали, док? Я еще могу понять про курение — пальцы, запах. Но тут? Я не верчу в руках брелок, да и бензином от меня не пахнет».

«Подошва вашей правой туфли, вернее, подошвенная поверхность каблука, довольно характерно стерта, из чего я делаю вывод, что у вашего автомобиля автоматическая коробка передач. Ну и… а, впрочем, это неважно. Скажите лучше, вас удовлетворил рассказ о моем детстве или вы желаете услышать что-то еще?»

«Знаете, — начал я, — я хотел спросить у вас вот о чем. Вы говорите, что, будучи ребенком, испытывали страх перед смертью человека. А вы когда-нибудь задумывались о том, что можете умереть сами? В детском возрасте?»

«Если вы имеете ввиду собственную смерть как жалость к самому себе, то да, конечно. Думаю, каждый ребенок в минуты ссоры с родителями иногда представляет собственную смерть и собственные похороны. Он видит плачущих над его маленьким гробом родственников и как бы спрашивает их: «Видите, чего вы добились? Вы меня ругали, и вот я умер, теперь ругайте себя!»

Если же вы подразумеваете мысли о смерти вообще, то, конечно, нет. Ребенок не способен в полной степени осознавать последствия своих игр, действий, поступков и не может думать — мол, я сейчас сделаю что-то, от чего могу умереть. Это приходит с возрастом и жизненным опытом. Я, конечно, не был хулиганом в негативном смысле этого слова, но хлопот родителям доставлял много и несколько раз оказывался близок к тому, чтобы покалечиться, а то и погибнуть».

Я вопросительно посмотрел на собеседника.

«Мое детство, как, впрочем, и ваше, проходило без интернета и компьютерных игр; нельзя было, не вставая со стула, заказать себе любую игрушку с доставкой на дом. Поэтому игрушки мы делали сами. А во что любят играть мальчишки?»

Я пальцами изобразил стреляющий пистолет.

«Ну да, во все, что стреляет, летает, взрывается, втыкается. Мы делали самострелы, пугачи, взрывпакеты, копья, луки, даже целые ружья. Назвать эти изделия игрушками можно с трудом — например, пуля из алюминиевой проволоки, выпущенная из самодельного ружья, прошивала воробья насквозь. Насмотревшись фильмов об индейцах и начитавшись книг Фенимора Купера, мы изготовляли духовые ружья и луки, причем, подходили к этому очень основательно. Лучшей древесиной для настоящего лука считалась рябина, которая в тех краях не была распространена, а после наших увлечений луками ее и вовсе почти не осталось. Зато луки получались что надо: тетиву натягивали вдвоем, она звенела как струна, а стрела, отцентрованная и увенчанная острейшим гвоздем, легко пробивала доску-двадцатку. Спустя годы я видел смертельное ранение, причиненное стрелой, выпущенной из спортивного лука: одному уставшему мужчине надоела женщина, которая под окнами его квартиры постоянно выкрикивала рекламные объявления, он открыл ставни и выстрелил в нее из лука. Справедливости ради нужно сказать, что предварительно он ее попросил — в доступных ему выражениях — прекратить бубнить у него под ухом. Стрела, войдя в спину, прошла между ребрами, повредила легкое и сердце и вышла из груди, смерть наступила на месте происшествия. Думаю, что и стрелы, выпущенные из наших луков, вполне были способны причинить подобные повреждения.