Д Глуговский - Развитие и сексуальность

В прачеловеческом и человеческом сообществе та же иерархия, но она обусловлена не столько биологической, сколько социальной функциональностью, значимость биологических факторов падает.

В условиях, когда половое созревание обгоняет и общее биологическое и социальное развитие индивида, допущение его полового функционирования перекрывает возможности для его полноценного социального развития и фиксирует его функциональность на биологическом уровне. Малолетний половозрелый индивид, обретший способность производить потомство, теряет значительную часть мотивации к адаптации в социальных структурах и к развитию в социального индивида, в личность. Ранняя половая самоидентификация человека определяет специфическим образом поле жизнедеятельности индивида в окружающем его жизненном пространстве. Общественные закономерности для такого индивида теряют свою актуальность и значимость.

Человеческая сексуальность представляет собой чрезвычайно сложную структуру, лишь в малой степени управляющую биологическими взаимодействиями. Она пронизывает и, в определённой степени, скрепляет все разветвлённые и высокоструктурированные социальные контексты. Мне не известны какие-либо тексты этологов о ранней животной сексуальности, возможно, таких текстов нет вовсе. Подозреваю, что в животном мире даже на самых высоких ступенях исторической иерархии сексуальные ритуалы не представляют собой специфическую проблему, дающую пищу научному любопытству. Человеческий же младенец, с первых дней окутанный небиологическими отношениями — это, в первую очередь, язык и семейная структура, которую в данном контексте можно рассматривать как изоморфную структуре общества в целом, — сталкивается с сексуальностью именно как с проблемой. Ему приходится идентифицировать себя не только как особь женского или мужского рода, но и как социального оператора, изначально обременённого допустимыми в обществе социальными ролями женщины или мужчины.

Много копий сломано по поводу пресловутого эдипова комплекса, но едва ли можно представить подобную проблему в стаде бегемотов. Теория эдипова комплекса косвенно подтвердила, что ведущей компонентой человеческого развития является отнюдь не биологическая. Можно сколько угодно рассуждать о появлении сексуального влечения, обусловленного соответствующим инстинктом, в очень раннем возрасте, но проблема младенца заключается не в том, кто из его родителей, братьев или сестёр станет его первым сексуальным объектом — её-то он решит просто и естественно. Трудность на этом этапе возникает совсем иная: наличие запрета на сексуальные проявления вынуждает младенца перейти на качественно более высоко структурированный уровень взаимодействий — вместо простых диадных отношений он включается в сложные триадные. Эта новая ситуация надолго отодвигает биологические составляющие поведения на второй план и открывает возможности для длительного освоения социальных навыков.

Триадность, как основная качественная компонента человеческих отношений, как раз и вводит базовую составляющую социальных отношений — отсроченность, опосредованность взаимодействий. В любой ситуации перед действующим субъектом открывается условный веер возможностей. Я говорю об условности выбора потому, что в реальности очень часто выбор объективно не представлен и ситуация развивается по своим собственным закономерностям, которые изменить нельзя. Но нам сейчас важно другое: восприятие внешней действительности как неставшей, как имеющей потенциально больше чем один вариант развития, относится не к этой внешней действительности, а является свойством нашего её восприятия, свойством нашего социально организованного мышления.

Ребёнок в эдипов период вступает в мир множественной реальности, где каждый объект, в зависимости от контекста, может являться восприятию и тем, и другим, и третьим. На этом основывается наше отношение к миру как к потенциально рукотворному, так как в отсутствие раз и навсегда заданных рамок мы можем произвольно менять наше отношение к объекту, манипулируя контекстами.

7

Но вернёмся к запрету инцеста. Изначально сексуальное влечение ребёнка не подвержено никакой социальной коррекции. Ребёнок ещё не знает что хорошо, а что плохо, в нём нет ни сформированных регламентов, ни осознанных целенаправленных желаний. Чего-то хочет или не хочет не личность ребёнка, которой, по существу, ещё нет, но его организм, и ребёнок не может бороться с этим не имеющим для него названия и не соотнесённым ни с какой оценочной шкалой желанием. Собственно, он даже не знает, что с ним надо бороться, его подавить, от него отказаться.