Макс Пембертон - Доверьтесь мне. Я – доктор

Когда доктор Пайк с пепельно-серым лицом сидел за одним столом с родными мистера Телфорда, это решение казалось самым логичным и гуманным. Я до сих пор считаю, что выбор был сделан верный. Он протянул так долго, лишь благодаря медицине, и вот настал момент, когда медицина должна была отступить в сторону.

Такие решения принимаются в больницах постоянно. Многие высказываются за то, чтобы доктора признали, что регулярно способствуют смерти пациентов, и что в подобных случаях процесс лучше даже ускорить, прибегнув к согласованной эвтаназии. Конечно, насмотревшись на то, как пациенты медленно умирают, когда у них вытаскивают трубки для принудительного кормления или прекращают вводить лекарства, я склонен поддержать это мнение. На данный момент доктора действуют в условиях этической и моральной неопределенности: у них есть возможность положить конец жизни, но нет законодательной базы, чтобы сделать это открыто. Вместо этого мы прерываем лечение, и пациент умирает медленной смертью. Но ведь иногда, продолжая его лечить, мы лишь усиливаем страдания. Лучшее, что я сделал для мистера Телфорда – вычеркнул тот антибиотик из списка назначений.

Пятница, 7 мая

Мне приходит письмо. Оно из госпиталя, где я проходил собеседование. Мгновение я просто держу его в руках. Меня охватывает нервная дрожь. Я и правда хочу эту работу, несмотря ни на что. Возможно, мне просто хочется получить предложение , а потом я все равно уйду в управленческие консультанты. Я до сих пор не знаю, как поступить. Однако понимаю, что, если открою письмо и предложения в нем не будет, выбор будет сделан за меня. Я позвоню Саймону и соглашусь. Сейчас я на распутье. Итак, открываю письмо.

«Мы рады вам предложить…»

Дальше я даже не читаю. По телу прокатывается волна облегчения. Это что-то да значит, верно? Если бы я почувствовал разочарование, то понял бы, что не хочу оставаться. Понял, что хочу уйти. Но этого не произошло. Я сижу за кухонным столом и усиленно размышляю: оставаться или уходить? Потом смотрю на часы. Я уже опаздываю. Хватаю сумку и выскакиваю за дверь. Письмо спрятано у меня в кармане, как талисман.

Суббота, 8 мая

До этого момента вечер был просто прекрасный. Но вот пришла она и все испортила. Я смотрю, как она разговаривает с моими друзьями на другом конце стола, и встаю под тем предлогом, что хочу заказать напитки. Уверен, что она меня не узнала, но рисковать все же не стоит. С безопасного расстояния оглядываюсь и смотрю на нее: она не изменилась. Кокетливо склоняет голову набок и задорно улыбается. В своем деле она хороша, тут ничего не скажешь. Естественно, они купились. Этого следовало ожидать. Получив желаемое, она уходит назад в ночь. Я возвращаюсь к столу.

– Куда ты подевался? – спрашивает один из моих друзей, засовывая кошелек обратно в карман брюк.

– Сколько ты ей дал? – с улыбкой интересуюсь я.

– Кому? Той девушке? Пять фунтов. А что? Ты ее знаешь?

Я снова улыбаюсь.

– Да, я ее знаю. Это одна из моих пациенток, – отвечаю ему, пристыженный тем, что не нашел в себе сил остаться на месте, пока она была здесь.

– Ну, тогда ты не очень преуспел с лечением, скажем прямо, – вмешивается еще один наш друг, – выглядит она неважно.

Он прав, но есть пациенты, которых невозможно вылечить, потому что их проблемы уходят слишком глубоко. Моим друзьям, среди которых нет врачей, этого не понять.

– Но чем-то же вы можете ей помочь? – спрашивает третий.

Все дружно кивают: «Да-да, ей нужна помощь». Но когда речь идет о Джине, помощь – понятие расплывчатое.

Джина поступила к нам, когда я работал в хирургии: у нее развились абсцессы в паху, куда она колола наркотики. Мы ее подлатали и отправили восвояси.

– У нее была ужасная жизнь, она рассказала, – говорят мои приятели. – Представляешь, ее отец убил ее мать, а дом, где они жили, отобрали за долги, и теперь она живет на улице.

– Это неправда, – отвечаю я, сожалея о том, что разбиваю их иллюзии.

Самое странное, что настоящая жизнь Джины куда страшней любой истории, какую можно придумать, и все равно она не рассказывает людям правду, чтобы добиться от них сочувствия и денег. Возможно, эта правда слишком болезненная, и ей не хочется наживаться на том, что причиняет ей столько страданий. Реальность такова: ее родители живы, но они, вместе с другими членами семьи, подвергали Джину и ее брата сексуальному насилию с трех лет. В тринадцать она забеременела от собственного отца. Дед, который тоже насиловал ее, узнав об этом, избил Джину, да так, что у нее случился выкидыш. Он сломал ей челюсть, и она ослепла на один глаз. Через год Джина сбежала из дома и с тех пор живет на улице. Сейчас ей около тридцати. Помимо нищенства, она занимается проституцией, зарабатывая себе на крэк. Мужчины, с которыми она спит, обычно такие же насильники, обращаются с ней крайне жестоко. Она не раз попадала в приюты, но ее всякий раз выгоняли за нарушение правил. Десятки раз Джина пыталась покончить с собой. Она регулярно оказывается у нас в отделении скорой помощи. Ах да, еще у нее шизофрения и ВИЧ.