Назим Шихвердиев - Долг сердца [Кардиохирург о цене ошибок] [litres]

Правда, спустя полгода-год все повторилось, но за это время я научился лечить экзему. Врачи клиники кожных болезней не умели этого делать, а я научился – на самом себе. Это было на четвертом-пятом курсе, когда уже следует определиться с выбором медицинской специальности. Мне нравились несколько из них, но из-за дурацкой экземы на предплечье хирургические специальности я для себя исключил – хирурги должны перед операцией обрабатывать руки до локтей весьма едкими и агрессивными растворами.

Хирургия была специальностью интересной, но, как мне тогда казалось, довольно простой и понятной. Мне же нравились дисциплины малоизученные. К таким я тогда относил психиатрию и (после близкого знакомства) кожные болезни. За два года, проведенных в клинике дерматологии, я выработал свою систему лечения экземы. В итоге мое самоизлечение привело к тому, что вскоре я забросил дерматологию и занялся хирургией. Сам факт, что мне удалось активно проработать в хирургии более 37 лет, ежедневно обрабатывая руки самыми разными дезинфицирующими средствами, не вспоминая об экземе, на мой взгляд, говорит, что со своей экземой я действительно справился.

К сожалению, в жизни не все бывает так просто.

Когда человек здоров, в хорошем расположении духа, настроен на позитив, то у него и складывается все так, как надо. Если же его самочувствие скверное, давит груз личных проблем, то вероятность совершения ошибки резко возрастает. Чего-то не заметил, что-то отвлекло, что-то перепутал и далее по программе. Врачи в этом отношении не исключение.

В 1997 году я наколол палец, когда оперировал пациента с гепатитом В, и заразился им. Перенес две волны заболевания в тяжелой форме, но, к счастью, полностью выздоровел, не став даже носителем «австралийского антигена». После выписки из госпиталя, где провалялся около двух месяцев, я отказался в силу своей неразумности от санаторного лечения и вышел на работу. При этом я продолжал испытывать сильную слабость и быструю утомляемость. Но мне очень хотелось поскорее встать в строй.

Я стал ездить на работу и однажды зашел в отделение реанимации, где прямо на реанимационной койке была экстренно повторно вскрыта грудная клетка и наши молодые хирурги пытались остановить кровотечение из правого предсердия. У них никак не получалось его ушить. Я подошел, быстро надел стерильный халат и перчатки и попросил дать мне иглодержатель. Мне казалось, что уж я-то сделаю это мигом. Не тут-то было: из-за сильнейшего тремора я не мог даже попытаться произвести вкол и выкол в сердце. Руки не просто дрожали, они тряслись, как у паркинсоника. Я извинился и отошел в сторону. Только спустя еще месяц я смог постепенно вернуться к хирургической деятельности, начав с ассистенций.

Довольно давно я перестал заниматься дачными делами, связанными с копанием в земле, работой с топором, молотком и т. д. Хирургу ни к чему ссадины и грязь на руках. Понимание того, что такого рода занятия людям моей специальности категорически противопоказаны, пришло после одного случая. У меня на дачном участке в свое время лежали довольно толстые стволы поваленных здесь же елей, распиленные на фрагменты по шесть метров. Надо было эти бревна перетащить и сложить в одном месте, что мы в воскресенье вечером вдвоем с одним из моих родственников и сделали. Но он был штангистом, а я нет. Перетаскивание тяжелых бревен в количестве полутора-двух десятков привело к тому, что с непривычки на следующий день у меня болели все мышцы, а руки были просто деревянные.

Как назло, на понедельник была запланирована операция протезирования двух клапанов сердца, с которой я справился с большим трудом. Но по ходу операции возникла необходимость дополнительного шунтирования правой коронарной артерии. Ничего проблематичного в этом нет. Но все же техника наложения анастомозов на двухмиллиметровый сосуд несколько иная, чем при протезировании клапана. Я человек не гордый и четко понимаю, что интересы пациента всегда на первом месте. Пришлось звать на подмогу коллег. Все закончилось благополучно, но для меня на всю жизнь стало правилом не заниматься тяжелыми или травмоопасными бытовыми работами.

Еще немного о значимости психологических факторов в хирургической деятельности. В медицине есть неписаные правила. Одно из них – не лечи себя и своих родных. В таких случаях очень высока степень субъективного восприятия пациента. К близким людям у нас особое отношение, которое нередко мешает увидеть совершенно очевидные для постороннего взгляда факты. Да и принять решение о проведении каких-либо рискованных, но необходимых процедур, а тем более операции, весьма непросто. Супруга академика Ивана Степановича Колесникова умерла от туберкулеза легких, диагностированного незадолго до ее смерти, в то время как сам Иван Степанович за много лет до этого получил Ленинскую премию (высшая научная награда в СССР) за разработку методов хирургического лечения именно туберкулеза легких. Михаил Иванович Лыткин настолько боялся осложнений при использовании центральных венозных катетеров, что не позволил ставить его своей супруге, заболевшей инфекционным эндокардитом, даже при необходимости многократного внутривенного введения препаратов в течение суток. Одноразовых флексюль тогда еще не было, и приходилось пунктировать вену по несколько раз в день. Однако психология есть психология – субъективное отношение не позволило принять, возможно, наиболее правильное решение.