Теперь пора кульминации. Орба уже не гладит стертую кожу, гуляет по ней все быстрее и быстрее, повелевая глаголить. И мощное таам-таам-таам несется в ответ. Звуки, полные грозовой раскатной ярости, – хлынувший, мигом рьиащий, развернувшийся водопад, величественный и непреложный в своем устремлении. Он адресуется прямо к телу, к плоти. Чувствуешь, что кровь циркулирует иначе и сердце бьется живее, поддаваясь этому все пронизывающему тембру. Гипнотически насыщает бубен тело своим дрожанием, непререкаемо подчиняет себе волю; это купол, сфера, в которую ты втянут; эти звуки заключают в себе абсолютную власть… Безудержный, неистовый, свирепый глас; это уже не музыка, не шум, не гром, а магия.
Музыкальный инструмент? "Помощник" шамана во время мистерии и в то же время командующий всем этим парадом? Произведение человеческого таланта? Да, все это так. Бубен создан руками мастера, и ему уготована участь необыкновенная. Внимая его рокоту, видишь иные картины, иные пространства. Чувствуешь: такие звуки могли сдавить воедино необъятную людскую массу, сдернуть ее с места.
И это в руках невежды так показал себя бубен. Какие же глубины, какие же богатства звучания открылись бы в нем, вступи он в творческий контакт с мастером?.. Нечто загадочное, дразнящее воображение есть во всем этом-ив том, как необыкновенно раздвинулась возможность музыкального инструмента, и в какой-то особой "философии звука", наконец, в материальной природе этой вещи, готовой слиться с человеческой психикой. Да: нечто загадочное и… общечеловеческое. Африканский тамтам, снискавший славы не в пример больше, с помощью своего мастера умеет говорить. Т.е. выражение "говорящие барабаны" употребляется вовсе не в переносном смысле, не в образном значении и не в параллель с "языком" азбуки Морзе. Нет, они произносят именно слова, фразы и целые монологи, отсылая их миль на двадцать куда-нибудь вниз по течению Конго. Эти барабаны, из колоды долбленные и кожей слоновьего уха обтянутые, малые и великие, совсем разные, берут на себя, таким образом, функции человеческой речи. И не только: они мастерски подражают рыку леопарда и вою шакала, они ведут на поле боя и, объединенные в массовый ансамбль, разогревают трудовой энтузиазм масс, они делают праздник праздником. И, конечно, участвуют в религиозных мистериях. Недаром африканский бог одним из первых сотворил Барабанщика. Недаром Барабану потребна для воодушевления кровь жертвы, к нашему ужасу и отвращению, нередко человеческая… Вообще, если чуть продолжить напрашивающееся тут сравнение, то ясно увидим, что эстетические религиозные корни бубна и тамтама сплетаются. Удивительно сродственную почву образовали эти два язычества. Да только ли эти два? В африканских – южно-африканских прежде всего – теософиях находятся в изобилии и обожествление неба, земли, горы, скалы, дерева, каменных и деревянных идолов, ро-доплеменные культы предков и очага, вера в колдовство и гадание, магию защитительную и вредоносную, полидемонизм. По представлению народа азанде (Конго), человек обладает двумя душами: телесной и духовной. А народ акан (Гана), не скупясь, наделяет его даже тремя, среди коих имеется и "окра" – "душа-дыхание", "душа – жизненное начало". Наконец, тотемизм… Этим словом, взятым напрокат у северо-аме-риканского индейского племени оджибяе, окрещены языческие понятия о таинственном родстве души человека и животного, человека и растения. Тотемные предки (мифические полулюди-полулеопарды, например) давным-давно когда-то положили начало роду и почитаются с особым благоговением…
Воодушевляясь подробностями, рассказывал мне о корнях алтайского тотемизма Сазон Саймович Суразаков. Этот темноглазый, с весело поблескивающими стеклами стареньких очков, непоседливо-живой, хоть и немолодой уже человек, передал мне историю медведя, который в человеческом естестве был силен, но простоват, и притом ел так много, что родственники были недовольны, когда, в обиде, ушел он из дому за дровами, а возвращаться раздумал – превратился в зверя. Веревка его и до сих пор висит на дереве (хмель), а на передних лапах будто и по сю пору сохранились признаки шерстяных перевязок, которые он носил в человеческом облике от ревматизма. И сурок, и бурундук, и глухарь, и кукушка, и коростель были когда-то людьми…
Сазон Саймович – глубокий знаток алтайского фольклора. И потому сюжеты в его устах сменяются один за другим. Он передает народное поверье про волка, явившегося из пещеры спасти маленького, беспомощного ребенка; волк-то был, разумеется, не простой – он к линии этого же рода принадлежал и побеспокоился о жизни продолжателя рода. Душа человека вживается в растения… Сазон Саймович напоминает о мифологических временах истории, когда Ульген только-только задумал сотворить человека и слепил из глины несколько пробных образцов. За душами к ним был выслан ворон, отправившийся прямиком к управителю райской страны Кудаю. Получив искомое, ворон полетел назад. Но на обратном пути его поджидали искушения в виде трупов верблюда, лошади и коровы. Мужественно преодолев первые два соблазна, ворон не устоял перед голубыми, манящими к себе очами коровы. "Ах, – каркнул он, глянув вниз, – какие глаза!.." И души полетели из раскрывшегося клюва на хвойные леса, росшие неподалеку. Вот отчего кедры, ели, пихты и можжевельник зеленеют летом и зимой, ведь они по-настоящему живые.
Читать дальше