Раджив Парти - Умереть, чтобы проснуться

Я учился в десятом классе и вместе с плохими ребятами прогуливал уроки третий день подряд. Мы были такими же, как остальные прогульщики. Как и в предыдущие два дня, мы собирались пойти в кинотеатр в центре города и накуриться сигарет.

Когда директор школы позвонил домой отцу и спросил, где я был эти три дня, мой отец рассердился. Мама попыталась его успокоить, отчего он и вовсе рассвирепел. «Мальчишка не понимает, что делает, — орал он на нее. — Ты всегда его выгораживаешь, но если гвоздь пошел криво, его надо выправить молотком!»

Я хорошо понимал, что это означает. Учителя в Индии часто бьют детей палками. Отец повел меня в спальню, припер к стенке и потребовал ответа, где я был последние три дня. Когда я все рассказал, он схватил мою биту для крикета и начал избивать меня по заднице и по ногам. Все это время он изрыгал проклятья, и его слова жгли, как раскаленные угли.

Сейчас я знаю, что в мире много отцов, которые поступают со своими сыновьями точно так же, но если я знал бы об этом тогда, мой страх и недоверие не уменьшились бы. У меня были такие синяки после побоев, что еще три недели я не ходил в школу. Но к чести моего отца, он не бил меня больше ни разу.

Там, на пороге ада, мне вспомнилось яркое событие, когда я вновь пережил не только то, что чувствовал тогда сам, но и то, что чувствовал в этот же момент мой отец. Я словно вновь испытал на себе его тяжелую руку, но на этот раз его гнев воспринимался как мой собственный, и я видел то, что видел он, и думал так же, как он, когда бил меня палкой. Это было неприятное и мучительное впечатление, потому что я чувствовал и понимал все происходящее и одновременно испытывал все то же, что чувствовал и понимал он в этот напряженный момент.

В сознании отца я видел не ненависть, а страх. Он боялся, что я не реализую свой потенциал и пойду «левой тропой», что в индийской культуре означает неверную дорогу.

Я увидел причину его страха. Он сам не пошел левой тропой, но и не смог найти правую. История вынудила его проторить собственный путь.

Когда в 1947 году образовалась исламская республика Пакистан, индусам, проживавшим на территории нового государства, и в том числе моему отцу, пришлось уезжать за границу, то есть эмигрировать в Индию. Это была насильственная депортация. Мусульмане планировали «зачистить» новое государство и убивали индусов тысячами.

В восемнадцатилетнем возрасте мой отец решил бежать из страны, и чем быстрее, тем лучше. Боясь, что его задержат в пути, он запрыгнул на поезд до границы и ехал на открытой платформе с сотнями других индусов, которые мечтали спастись, как и он. Где-то возле границы на поезд напали исламские боевики и изрешетили пассажиров пулями. Десятки людей погибли. Выжившие счастливчики лежали под трупами и не смели шелохнуться, пока поезд не пересек границу.

Но даже в Индии ненависть не прекратилась. Индусы по ту сторону границы обвиняли его в том, что он — мусульманин, и не давали ни хлеба, ни воды. В отчаянии он спустил штаны, чтобы разъяренная толпа видела, что он не обрезан. Поскольку ислам предписывает своим последователям обрезываться, индусы приняли его, как единоверца. Они предложили ему кусок хлеба, который он съел с благодарностью, и сняли его с платформы, груженной мертвецами, которым повезло меньше, чем ему.

С тех пор он много раз спускал штаны, чтобы успокоить обезумевших вооруженных людей или убедить раздававших милостыню в том, что он — правоверный индус. Пока мой отец добрался до Нью-Дели, он натерпелся немало унижений, и все потому, что религии враждуют между собой.

Я слышал эту историю и раньше, но никогда ее не понимал. Теперь я прозрел. Я догадался, что мой отец требовал уважительного и почтительного отношения к себе. Я очень хорошо понимал, почему он любил надевать униформу авиадиспетчера даже в выходные дни. Без нее он был простым человеком, у которого была светлая голова и которому не удалось поступить в университет из-за того, что обстоятельства вышли из-под его контроля. Он хотел стать инженером или врачом, но стал авиадиспетчером. Он радовался, что остался в живых и что у него есть работа, но он не чувствовал себя счастливым — чувствовал себя жертвой.

Стоя рядом с ним в загробной жизни, как же я теперь понимал его личную трагедию!

Из-за жестокого обращения отца я не мог видеться с теми моими друзьями, которые, как он считал, оказывают на меня дурное влияние. А если я пытался ослушаться, то подвергался риску физического наказания, для которого мой отец, не задумываясь, пускал первое, что попадалось под руку. Меня постоянно оскорбляли. Меня проклинали несколько раз на дню. Каждый день он называл меня «идиотом», «дураком», «бестолочью» или того хуже. Неужели он не мог добиться от меня своего добром? Я спрашивал мать, почему у отца такой характер, но она была немногословной. Разумеется, она за меня боялась, но молчание было безопаснее для нее самой.