Раджив Парти - Умереть, чтобы проснуться

Я бился над этим вопросом, но очень недолго, потому что убедился в следующем: душа существует, и она может существовать вне тела.

Я не знал, что делать с этим открытием. В голове вспыхнула мысль, что когда-нибудь я расскажу об этом своим коллегам, которых так же, как и меня, учили, что даже если душа существует, она не выдает своего присутствия. Возможно, эта точка зрения устроила бы всех врачей — как верующих, так и атеистов, — потому что она четко определяет отношение медицинской науки к теологическим вопросам. Как сказал один из моих профессоров: «Увидеть — значит поверить, а видеть духовное не дано».

Очевидно, в словах профессора была доля истины. Увидеть — значит поверить, и находясь в астральном теле, я видел физическое тело. И будущие разговоры с моими коллегами об увиденном должны были стать кармическим опытом. Я пропускал мимо ушей слова пациентов, которые рассказывали мне, как во время операции их душа рассталась с телом. Неужели мои коллеги проигнорируют меня? Или, хуже того, будут смеяться за моей спиной?

Я сосредоточил внимание на хирурге, который извлекал сфинктер. Он запустил обе руки в нижнюю часть живота и вытаскивал механическую штучку. Потом он отложил ее в сторону для дезинфекции. Я пристально глядел, как его ловкие руки хозяйничают в моем животе, перемещаясь взад и вперед. «Почему я не чувствую его манипуляций? — спросил я себя. — Это же очень больно!» Но не было ни малейшего намека, что это происходит со мной.

Меня озарила догадка. Поскольку я размышлял как ученый, то первое, о чем я подумал: кто-то подмешал кетамин в анестетический раствор. По своему действию кетамин похож на галлюциногенные грибы. Но с какой стати анестезиолог должен был подмешивать кетамин? Стоило мне задать себе этот вопрос, как стало очевидным, что анестезиолог этого не делал. Похоже, всему имелось простое объяснение, только я не мог его найти. Все что я знал, это то, что границы моего поля зрения раздвинулись до необычайности. Угол обзора стремительно возрос, мое сознание резко расширилось, как будто я мог не только воспринимать, но и видеть мои чувства, и это синестетическое видение создавало совершенно другую картину мира.

Сначала я попытался проигнорировать изменение зрительной перспективы. Меня напугали видения, которые предстали моему умственному взору. Во-первых, их было слишком много, а во-вторых, не все они были приятными.

Поначалу мой умственный взор устремился к особенно приятному для меня образу — моя мать и сестра сидели на диване в гостиной родительского дома за десять тысяч километров от меня, в Нью-Дели. Они спокойно беседовали, и их любовь друг к другу была совершенно наглядна и не требовала слов. Я наблюдал эту поразительную сцену во всех подробностях. Сестра была в голубых джинсах и красном свитере, мать — в зеленом сари и зеленом свитере.

Мое астральное тело переместилось в нашу гостиную, и мой астральный слух внял их разговору.

«Мама», — сказал я.

Она не слышала.

«Мама! — крикнул я, приближаясь к ней и пролетая сквозь нее. — Мама, я здесь!»

Мои руки проникали сквозь нее, словно она была соткана из легких облаков. Или это я сам был облаком?

«Что у нас на обед?» — спросила сестра.

«Сегодня холодно, — ответила мама. — Приготовим горячее. Чечевичный суп в самый раз».

Разговор продолжился. Они возмущались ужасной экологией Нью-Дели и посмеивались над другом нашей семьи, недавно купившим дорогую и быструю «БМВ» и только теперь понявшим, что дороги столицы до такой степени перегружены машинами, скутерами и людьми, что он передвигается не быстрее пешеходов, которые пробираются сквозь толпу, пихаясь локтями.

Когда они пошли на кухню готовить обед, моя сестра с гордостью заговорила про коммерческие успехи своей компании. Она продавала шторы и занавески. Я стоял рядом и пытался присоединиться к их разговору, но напрасно. Хотя я не отходил от матери ни на шаг, она не чувствовала моего астрального тела.

Впрочем, меня настолько заворожило увиденное и услышанное, все мое внимание было так поглощено матерью и сестрой, что лязг хирургических инструментов неожиданно напугал меня. Я повернул голову влево (откуда доносились эти звуки) и увидел операционную. Я не различал зрительной перспективы, и это пугало меня. Справа была мать и сестра в Нью-Дели, слева — мое тело на операционном столе в Лос-Анджелесе. Эти две сцены разделяли десять тысяч километров, и все-таки и первая, и вторая стояли прямо перед моими глазами.