Павел Фадеев - Бронхиальная астма. Доступно о здоровье

•благожелательная манера поведения (дружелюбие, юмор и внимательное отношение);

•вовлечение пациента в диалог;

•одобрение и ободрение пациента;

•сочувственное отношение к тревожащим пациента проблемам, их обсуждение с целью устранения тревоги;

•предоставление информации, необходимой конкретному пациенту;

•установление общих целей;

•обратная связь и проверка.

Однако, несмотря на все усилия, каждый второй пациент, которому была назначена длительная терапия, рано или поздно переставал выполнять назначения врача. Для преодоления этой проблемы в научно-медицинской литературе предлагаются две модели взаимоотношений врача и пациента [156]: модель комплайнс (compliance), т. е. послушное и тщательное выполнение пациентом врачебных рекомендаций, и модель конкорданс (concordance) – осознанное согласие с проводимой терапией и активное участие в лечебном процессе.

Исследователи отмечают, что модели эти весьма несовершенны, и поэтому необходимы новые методы воздействия на приверженность к лечению [157].

Но как говорится, новое – это хорошо забытое старое. И вот именно об этом и не пишут в медицинских рекомендациях.

И действительно, если мы заглянем в книги великих философов, то увидим, что там уже имеются ответы на эти вопросы. Вот что писал по этому поводу известный русский философ И. Ильин: «Исцеление – это взаимодействие врача и больного. Надо, чтобы возникло некое целебное «мы». А это предполагает обоюдную симпатию. К тому же он – страдающий, ослабший, взывающий к помощи; он нуждается прежде всего в симпатии, сострадании, в чувствовании, то есть – в любви... Горе тому из нас, кто упускает из виду, кто не принимает в расчет духовную проблематику пациента! Врач и пациент – это духовные величины, имеющие обоюдную причастность к судьбе страдающего. Нелюбящий врач – это рецептурный автомат. Нелюбимый врач (если еще посылают за ним) похож на паломника, которого в дверь не пускают, или на полководца, которому предстоит осада неприступной крепости...» [158]

Вот в чем проблема современной медицины. Обилие лекарств и технических возможностей превращают врача в «рецептурный автомат», а лечение скорее напоминает ремонт обезличенной машины, а не духовный контакт с пациентом. Врач перестает видеть в пациенте личность, а ведь «труд врача есть не столько заработок, сколько служение; не столько обобщающее, сколько индивидуализирующее лечение; труд врача – это служение любви в отношении страдающего. Если этого нет, нет самого существенного, нет primum movens [159] , тогда все вырождается, и практикапревращается в абстрактное «подведение» больного под столь же абстрактное понятие заболевания и лекарства. Однако больной – понятие далеко не абстрактное, как не абстрактны и симптомы его недугов. Это – живое, духовно страдающее существо, совершенно неповторимое по способу своего бытия и весьма специфичное по своей болезни» [160].

Об этом же писал и Л. Н. Толстой: «...каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанную в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений страданий этих органов...» [161].

Такое лечение с учетом индивидуальности и есть любовь к ближнему. Ведь «Любовь не делает ближнему зла» (Рим. 13:10). «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1Кор. 13:4 – 7).

По слову Феофана Затворника: «Коренная, источная заповедь: люби… выражает всеобъемлющее дело. Легко сказать – люби, но не легко достигнуть должной меры любви. Не совсем ясно и то, как ее достигнуть; потому-то Спаситель обставляет эту заповедь другими пояснительными правилами: люби, «как самого себя» (Мф. 22, 39), «как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними» (Лк. 6, 31). Тут указывается мера любви, можно сказать, безмерная; ибо есть ли мера любви к самому себе и есть ли добро, которого не пожелал бы себе кто от других? Между тем, однако, это предписание не неисполнимо. Все дело стоит за тем, чтобы войти в совершенное сочувствие с другими, так чтобы их чувства вполне переносить в себя, чувствовать так, как они чувствуют. Когда это будет, нечего и указывать, что в таком случае надо сделать для других: само сердце укажет» [162].