Сергей Юдин - РАЗМЫШЛЕНИЯ ХИРУРГА

Окончив Московский университет в феврале 1877 г., Вельяминов в апреле прибыл на службу в Тифлисский военный госпиталь. Так как лицо юного врача главному доктору Красноглядову показалось почему-то «хирургическим», то Вельяминову был поручен «фербанд», — так называлось хирургическое отделение на 60 коек, помещавшихся в одной комнате.

«Прихожу на другое утро в свое отделение и вижу, как на одной из коек сидит без халата солдатик и из разорванного рукава своей рубашки щиплет корпию; спрашиваю его, что он делает; он объясняет серьезно, что у „фершала" не хватает ваты и корпии для перевязок, вот он и готовит себе корпию, все равно рукав в лохмотьях, беречь его не стоит, завтра дадут другую рубаху… Несколько дальше сидит группа полураздетых больных вокруг какого-то сосуда и среди них фельдшер. Подхожу, и меня обдает невероятное зловоние. Вижу: стоит старое грязное ослизлое деревянное ведро, наполненное пропитанными гноем и кровью снятыми с ран перевязками; рядом на грязном табурете лежит зонд „турундник", пинцет, ножницы и ослизлая зловонная губка. Тут же „фербанд" — деревянный ящик с отделениями, в котором клочья ваты, куски марли, корпия, турунда, какие-то подозрительного вида мази, липкий пластырь, спринцовка, баночка с карболовым (!) маслом. Ротный фельдшер в очень грязном мундире, какого „срока", не знаю, по очереди, не моя рук, переходит от одного больного к другому и что-то делает. Это „идет перевязка". Более опытные больные делают себе перевязки сами; мне остается писать листки. К лежачим больным все нужное приносит грязными руками служитель.

Пытаюсь заводить порядок, осматриваю сам всех больных и к ужасу констатирую, что все раны, язвы, даже отверстия свищей покрыты серым налетом; у некоторых настоящая госпитальная гангрена; кроме того, есть несколько умирающих пиемиков и рожистых; почти все лихорадят. В следующие дни вижу, как простые язвы голени поражаются госпитальной гангреной и окружность их распадается, обнажая кость. Что ни тронешь ножом, все превращается в гангренозную язву. Более тяжелые больные гибнут; я предоставлен сам себе; консультант приходит редко и советов не дает; главный врач приходит ежедневно, но больных почти не смотрит, а строго следит за расходом молока, яиц и т. п. Сначала нескольких больных переводят в „гангренозное отделение", но всех не переведешь. Вскоре отделение превращается в какой-то ад. Докладываю главному врачу об ужасном положении большинства больных., Надо раньше начинать обход, — говорит он, — следить за расходом перевязочных средств, а с дифтеритом ран все равно не справиться". Однако на другое утро он приносит мне какой-то сверток и таинственно говорит: „Я принес Вам новый пластырь, который мне дали в Красном Кресте. Попробуйте, говорят, отлично помогает при дифтерите ран".

Развертываю и вижу кусок какой-то зеленой материи, похожий на тонкую прозрачную клеенку. Ни я, ни моя главный врач не знаем, что такое. Исполняю приказание, покрываю язву этой материей, но ничего, конечно, не получается. Только позже, когда я увидел у Рейера настоящую листеровскую перевязку, я понял, что это был за пластырь: это был листеровский protective silk.

Вот как понимали тогда Листера в Тифлисском военном госпитале и в складе Красного Креста».

Такова была хирургическая обстановка в т ы л о в о м военном госпитале. Посмотрим теперь, что же делалось в а р м е й с к о й зоне действующих войск, где острая раневая инфекция могла развиваться почти безудержно и почти у каждого раненого ввиду отсутствия каких бы то ни было эффективных средств профилактики и борьбы с раневым и контактным заражением при перевязках. Послушаем Вельяминова, который в конце января 1881 г. прибыл в Самурское через 10 дней после штурма Геок-Тепе войсками генерала М. Д. Скобелева.

«Самурское, где были сконцентрированы тяжелораненые отряда, было не что иное, как лагерь вокруг текинской „калы". Кала – это большой двор, окруженный довольно высокой глиняной стеной, где туземцы скрывались от врагов. Наш лагерь ютился вне калы, а в самой кале был расположен в шатрах, палатках и кибитках военно-временный госпиталь. Я попросил главного врача с вечера показать мне госпиталь, чтобы на другой день начать сортировку и приступить к работе.

Мы двинулись и вошли в калу, по стенам которой стояли шатры, наполненные ранеными. Солнце уже село, и начинало свежеть. Когда мы вошли в это замкнутое стенами пространство, я был поражен каким-то особым шумом или звуком, как бы стоящим в воздухе; я остановился и прислушался, не понимая, в чем дело.