Марк Поповский - Судьба доктора Хавкина

Правильное решение подсказали голоса друзей. Едва стало известно об официальном оправдании Хавкина, как со всего света к нему хлынул поток поздравлений. Писали ученые, политические, общественные деятели Востока и Запада, писали простые люди Индии и России. Большинство из них выражало уверенность, что Хавкин вернется в Бомбей, продолжит начатое им благородное дело.

Он отослал государственному секретарю индийского правительства письмо с согласием вернуться. Последовал еще булавочный укол: должность директора Бомбейской лаборатории оказалась занятой. Хавкин согласился работать в Калькутте. Ему многое уже было безразлично. «Он возвратился в Индию разочарованным человеком, — писал индийский биограф. — Теперь он искал уединения и старался быть незаметным…»

Шли годы. Может быть, кому-нибудь и казалось, что в Индии ничего не изменилось: по-прежнему чума и холера косили жителей, по-прежнему колониальное господство обрекало страну на нищету, голод и бесправие. Однако перемены были. В 1908 году власти бросили в тюрьму Тилака. Суд приговорил патриота к шести годам каторжных работ. Раньше подобный приговор лишь пригнул бы головы остальных демократов. Но в 1908 году бомбейские рабочие ответили на расправу с национальным героем первой в истории Индии политической забастовкой и баррикадными боями. Это была уже не та терпеливая Индия, что прежде.

Хотя чума и холера все так же бесчинствовали в стране, прыгая то на Север, то на Юг, удары их все больше слабели. Не сотни и тысячи, а миллионы привитых несокрушимым монолитом противостояли заразе. К 1909 году число привитых противочумной вакциной Хавкина в одной только Индии перешагнуло за 8 миллионов (к 1940 году число привитых поднялось до 35 миллионов, а сейчас цифра эта удвоилась). Американский врач-вакцинатор Лестер Билз, работавший в штате Сатара в годы, предшествовавшие первой мировой войне, вспоминает: «Я видел огромные толпы людей, которые с криком толкались вокруг прививочного пункта, срывая друг с друга одежду, желая скорее пробраться к врачу. А ведь было время, когда за это же самое приходилось платить беднякам двухдневный заработок».

Хавкин не мог не видеть этой нарождающейся новой Индии, делающей первые шаги к политической и культурной независимости. Вместе с тем он видел и голод, и нищету, и дикость. И, возможно, не раз возвращался ученый к горькой мысли о том, что его вакцина, спасая богатого для жизни и радости, возвращает бедняку только право на дальнейшие страдания. Эти ли, другие ли думы одолевали Хавкина, трудно сказать. Но современники вспоминают, что с каждым годом он становился все более сдержанным и даже угрюмым. Осенью 1915 года, достигнув пенсионного возраста, бактериолог покинул Индию. Он мог быть доволен наследством, которое оставил. «…Его вакцина, используемая во время эпидемии, уменьшала смертность на 85 процентов, или около того. С трудом можно представить, что это означает, когда думаешь о миллионах доз, применяемых в Индии», — писал журнал «Ланцет».

В Европе 55-летний Хавкин последний раз приобщился к проблемам вакцинации. Осенью 1915 года Британия готовилась бросить против немцев экспедиционный корпус, состоявший из индийских солдат и частей из района Средиземного моря. К этому времени большая часть армии союзников уже получила прививку против брюшного тифа. Но войска не были привиты от паратифа А и В. Речь шла о вакцинации в первую очередь экспедиционного корпуса в несколько тысяч человек, и мнения по этому поводу в штабе вооруженных сил резко разошлись. В ноябре в городок Мильбенк, где заседали виднейшие медики и военачальники империи, «по историческому праву как нейтральный консультант» прибыл Владимир Хавкин. Изучив вопрос, он пришел к выводу, что надо непременно произвести прививку солдатам, прибывающим в Европу, однако предварительно рекомендовал ввести вакцину тремстам человекам тут же в Мильбенке для того, чтобы убедиться, что люди переносят ее достаточно легко. Авторитет Хавкина преодолел сопротивление группы генералов, и в январе 1916 года вакцина против паратифов была впервые использована во всех районах военных действий.

После войны ученого собирались представить к какой-то награде. Индийское правительство пыталось даже выяснить местонахождение своего бактериолога и… не нашло его. Доктор Хавкин исчез.

«Нужны совершенно исключительные обстоятельства, чтобы имя ученого попало из науки в историю человечества». В этих словах Оноре Бальзака звучит неподдельная грусть: история, забитая тысячами имен королей-узурпаторов, полководцев-завоевателей и душителей-министров, сохранила ко времени Бальзака едва ли несколько сот имен тех, кто заботился, чтобы люди были лучше накормлены, одеты, быстрее передвигались, больше видели, знали и легче добывали свой хлеб. В раззолоченном хороводе владетельных особ для ученого люда осталось на редкость мало места. И уж совсем ничтожен список деятелей, чье творчество имело целью сохранить самое ценное — жизнь, здоровье.