Валерий Земсков - Образ России в современном мире и другие сюжеты

Не являются признаками ущербности культуры, ни русской, ни латиноамериканской, и их утопические «проекты». Разве была бы возможна постановка «последних» вопросов без утопического напряжения, без ориентира на идеал, на абсолют?

Америка была предчувствована как утопия и открыта как неведомое утопическое пространство [274]. Таким его воспринимали Колумб, испанские гуманистически ориентированные религиозные деятели культуры, выдающийся защитник индейцев Бартоломе де Лас Касас и первые создатели секуляризованной и социальной утопии Нового времени Томас Мор, Ф. Кампанелла, а впоследствии Ф. Бэкон, социальные экспериментаторы разного толка. В возникшей в XVII в. креольской культуре – в своих начальных очертаниях на религиозно-гуманистической основе – утопическое начало вошло в первичные самоидентификационные представления и в стилистику изображения Нового Света как «земного рая». Альтернативный антиутопический вариант «варварской», «инфернальной» Америки, зародившийся одновременно с «райским» вариантом, поначалу был связан с европоцентристским восприятием Америки и индейцев в колониальный период, а затем вообще жителей Нового Света. В XIX в. «райская», аркадическая стилистика уже элемент самоидентификационной мысли. «Варварский» образ стал опорным в гиперкритических, европоцентристских и американо-центристских самоидентификационных исканиях, начиная с выдающегося писателя и упорного критика своего мира Д. Ф. Сармьенто, а затем целой плеяды латиноамериканских позитивистов.

В XX в. утопия Нового Света перекрещивается с коммунистической утопией «нового мира» и «нового человека». Параллельно развивается и философски ориентированная линия самоидентификационной рефлексии. Характерно, что с очевидным кризисом, а затем и крахом коммунистического «проекта» культурфилософы не отказались от традиционного наследия, оно было реинтерпретировано, латиноамериканская культура не отрицала главного источника утопии, имманентно присущего гуманистической культуре «принципа надежды» (Э. Блох).

Видимо, смыслотворение молодой, формирующейся традиции неизбежно связано с рефлексией о путях воплощения «принципа надежды». Форма таких поисков – утопические проекты. Они – не «шелуха» культуры, а «свернутая» в формулы система ценностей. Это возбудители культуры, генераторы ее «предельных» смыслов, ориентированных на абсолют. При всей их, казалось бы, порой наивности, даже смехотворности, утопические самоидентификационные проекты выполняют роль стальных по своей прочности несущих конструкций основных смыслов возникающей традиции, ее пассионарной энергетики. Классическая, гуманистическая культура всегда ориентирована на абсолют, императивы человеческой свободы и гармонии. С предельной полнотой такую ориентацию обнаружила (сначала в религиозном, а затем в секулярных вариантах) русская классическая культура (архетипична пушкинская ориентация на абсолют гармонии), а затем классика латиноамериканская с ее чаяниями идеалов гармонии, «полноты» и свободы человека. Вот такая странная диалектика культуры – ей нужны утопия, абсолют, иначе она вырождается на сухой почве позитивизма, натурализма и разных видов прагматики.

Вернемся еще раз к различию путей Севера и Юга Нового Света. Сознание деятелей культуры Новой Англии, тех, кто закладывал код североамериканской традиции, редуцированное Слово первых столетий Северной Америки – нормативный принцип достижения, в первую очередь, экономического индивидуализма, «делание самого себя» (self-made) – связано с отторжением Другого. Ибериец, напротив, входил в теснейший, глубоко интимный контакт и диалог с Другим – с индейцем. Была конкиста, но было и теснейшее взаимодействие, эротическое, тактильное, жестуальное, словесное. В ход шла тактика подражания, мимикрии, травестийного, пародийного восприятия обеими сторонами Иного (столь важный в латиноамериканской культуре принцип карнавализованности сознания); наконец, через христианизацию это был концептуальный, музыкальный, художественный контакт. А главным был поиск Слова для поименования открытого иного мира, его людей, их «вещей», как и самого себя в этом ином мире. Век конкисты оставил огромную энциклопедического характера культуру, алфавиты индейских языков на латинице, наследие образованных индейцев и писателей-испанцев – знатоков обнаруженного мира. В результате возник не только новый антропологический тип, возникли новое сознание, основы нового культурного бессознательного, новой ментальности и первых попыток рационализации своей инаковости по отношению к Европе.