Кирилл Кобрин - Шерлок Холмс и рождение современности

Не следует путать бескорыстных любителей древностей, «антиквариев», с одержимыми наживой «антикварами», теми, кто «торгует древностями» (хотя и не исключено, что по-своему любит их).

Изображение черепа Томаса Брауна, венчающего стопку его книг, приведено в «Кольцах Сатурна» Зебальда. «Кольца» изданы в 1995 году, а шесть лет спустя автор умер за рулем автомобиля на шоссе недалеко от того самого Нориджа, в больнице которого когда-то был выставлен этот череп. Машина на полной скорости вылетела в кювет, отчего все решили, что Зебальд погиб в автокатастрофе. Но это не так.

Это было в мае 1973-го. До конца учебного года — сущий пустяк, в школу приходилось таскаться ради одного-двух уроков, в классах и коридорах уже что-то мыли серыми тряпками, источающими тоскливую затхлую вонь, зато окна открыты. Советские дети в мышиных костюмчиках царапали граблями пришкольные клумбы. В общем, до каникул оставалась пара дней и можно было наслаждаться одним только предвкушением предстоящего лета, тепла и воли вне вольеров педагогического зверинца. Что я, дотянув до конца второго класса, и делал — наслаждался. Солнце стояло долго, я скрывался от мира в своей комнате (у меня была тогда своя комната, о счастье) и занимался насущным: перебирал оловянные и пластмассовые армии, криворуко мастерил маленькие копии «Авроры» и «Варяга», приторачивал гильзы от мелкашки к нитяным катушкам, засыпал в эти минипушечки порох, добытый из настоящих автоматных патронов на армейском стрельбище неподалеку от Автозавода, забивал в ствол свинцовое грузило, это лилипутское ядро, и ждал, когда придет Вовка-старшеклассник, чтобы шандарахнуть. Ну и конечно, читал. Валялся на кровати, поглощая взятые напрокат у родителей одноклассника том за томом Майн Рида, Фенимора Купера, Жюля Верна, Александра Дюма. И прежде всего Конан Дойля.

Тем майским днем 1973 года, сорок лет назад, я прочел одно из лучших коротких произведений в истории мировой литературы. Называется оно в русском переводе «Обряд дома Месгрейвов», опубликовано всего за восемьдесят лет до воспоминаемого мной сейчас времени. Восемьдесят лет — это немного, поверьте. Скажем, если вычесть их из нынешнего времени, получим 1933–1935-й. Что может быть ближе и созвучней сегодняшнему дню? Гитлер только пришел к власти. Сталин взял курс на восстановление идеологических имперских элементов: возвращается преподавание истории, отменяются авангардистские погремушки, грядет постановление со зловещим названием «О педологических извращениях в системе Наркомпросов». Оно будет принято в 1936-м. Будто вчера. Текст, который я читал одним из майских деньков эпохи строительства БАМа и записи альбома Led Zeppelin «Houses of the Holy», современным не выглядел, но — несмотря на советский асфальтоукладчик, прокатившийся по нескольким поколениям, включая и мое, — не казался и совершенно чужим. Происходившее во второй половине прошлого тогда века в неблизкой Британии было вполне понятным.

Если вкратце, в, так сказать, ореховой скорлупке, то история такова. Доктор Ватсон (ДВ) упрекает Шерлока Холмса (ШХ) в безалаберности: мол, никак не хотите, дорогой друг, привести собственные бумаги в порядок. ШХ недовольно тащится в свою комнату и приносит огромный ящик с документами и реликвиями. Разбираться с этим ему явно в лом, оттого хитрый ШХ достает из ящика странные бранзулетки и бумажки, чтобы отвлечь ДВ от наведения порядка. Маневр удается, и вот уже ШХ, отложив уборку, повествует об одном из первых дел в своей практике. Когда-то давно, когда он даже еще не жил на Бейкер-стрит, а обитал возле Британского музея, на Монтагю-стрит, к нему пришел приятель по университету. Аристократ. Красавец. Воплощение застенчивой гордости по имени Реджинальд Месгрейв (PM). РМ поведал ШХ странную историю, приключившуюся в его поместье. Сначала дворецкий Брайтон, интеллигент и донжуан, бросил одну девушку из прислуги и увлекся другой. Первая девушка по имени Рэчел заболела от переживаний. Потом сам РМ как-то ночью застал Брайтона в хозяйской библиотеке, изучающим фамильный документ Месгрейвов. Нахала поперли из дома, но он упросил оставить его в поместье еще на недельку. Через три дня болезненный вид девушки Рэчел насторожил РМ, она же, забившись в истерике, сообщила, что Брайтон пропал. Брайтон действительно пропал, оставив все вещи в своей комнате; его искали, но не нашли. Потом исчезла девушка. Принялись искать Рэчел — и обнаружили ее следы, ведущие к пруду. Пруд протралили, но выловили не местную бедную Лизу, а мешок с каким-то старым хламом. С этой загадкой РМ и приехал к ШХ на Монтагю-стрит. ШХ упросил РГ зачитать старый документ, за изучение которого Брайтон был изгнан из дома Месгрейвов. Это — ритуальный текст, на первый взгляд бессмысленный (а в английском варианте еще и рифмованный), который мужчины этой фамилии произносят при вступлении во взрослую жизнь. Документ датируется серединой XVII века и представляет собой серию таинственных вопросов и ответов, имеющих отношение к странным вычислениям на определенной местности при определенном положении солнца. ШХ и РМ едут в поместье. Прежде всего они проделывают то, что предписывает ритуал. Шаг за шагом, следуя совершенно абсурдистским инструкциям (будто Хармс их сочинил), они оказываются в старинном подвале, где обнаруживают огромную напольную каменную плиту. С неимоверными усилиями плита сдвинута. Под ней в небольшой каменной каморке сидит задохшийся Брайтон, обхватив старинный сундук. Несколько минут размышлений — и ШХ дает разгадку всего таинственного и страшного, приключившегося в поместье Месгрейвов. Она такова. Умный Брайтон (не чета недалеким хозяевам) догадался, что загадочный ритуал имеет отношение к чему-то конкретному. Он тщательно выполняет то, что записано в документе (шаг туда, два шага сюда, когда солнце окажется там-то и там-то), и приходит к известному нам подвалу. Справиться в одиночку с каменной плитой Брайтон не смог и позвал на помощь бывшую свою возлюбленную Рэчел. Проникнув внутрь, он обнаруживает сундук, а в сундуке — что-то ценное. Брайтон передал содержимое сундука Рэчел и уже хотел было выбраться наружу, да плита, которую подпирало полено, рухнула на свое место; кто уж оказался виноват, ревнивая девушка или случай, сказать невозможно. Брайтон стучался-стучался, да затих, Рэчел швырнула клад в мешок, бросила мешок в пруд, а сама исчезла навсегда. «А что же было в сундуке?» — недоумевает недалекий аристократ РМ. «А вот что!» — торжествующе восклицает молодой сыщик и трет об рукав найденный в пруду хлам. «Не более и не менее как древняя корона английских королей!» (Во время гражданской войны в XVII веке Месгрейвы были на стороне Карла I. Когда короля взяли в плен и казнили, они надежно припрятали древнюю корону, чтобы отдать ее преемнику. Карл II через некоторое время воцарился, но по какой-то причине Месгрейвы реликвию зажали — то ли от жадности, то ли просто забыв разгадку собственной загадки. Так корона и пролежала двести с лишним лет в сыром подвале, пока умный парвеню Брайтон не разгадал ритуальный текст, а умный парвеню ШХ — ритуальный текст и интенции его первого отгадчика.) Финал: корона поныне хранится у Месгрейвов, а ШХ укрепился в мысли насчет своего жизненного призвания.