Дмитрий Замятин - Культура и пространство. Моделирование географических образов

Характерно, что граница (в том числе и географическая – между ландшафтом и не-ландшафтом) стала одной из ключевых проблем в теории скульптуры и архитектуры [91]. Эти пространственные искусства столкнулись фактически с проблемой географического пространства, которое окружает само скульптурное или архитектурное произведение. Постмодернизм в скульптурно-архитектурной трактовке проявился в феномене утраты места: скульптура становилась не-ландшафтной, скульптурный минимализм был ориентирован на маркировку собственно ландшафта и не-ландшафта, архитектура осмыслила себя как часть пост-пространственной эпохи [92]. «Исчезновение» традиционного географического пространства как фона или декорации, его активное вторжение как равноправного «соавтора» в произведение заставили осознать его как прежде всего и важнее всего движущуюся, динамичную границу, которая постоянно меняет условия соприкосновения и взаимодействия различных сред. Скульптурное или архитектурное произведение «пост-пространственной» культуры необходимо должно восприниматься как путешествующее, передвигающееся, пограничное – как своего рода воплощенный и материализованный географический образ.

Достаточно мощные образы различных регионов, стран и континентов создаются в геополитике, региональной политологии и социологии. Особенность этих исследований – работа с так называемыми «большими пространствами», что позволяет расширить привычные контексты восприятия тех или иных регионов, включить их образы в более крупные образные системы. В этом плане с географической точки зрения наиболее интересны труды по регионализму, культурно-исторической и цивилизационной геополитике [93], территориальной и национальной идентичности [94].

Региональная идентичность. Географический образ и региональная идентичность – очень близкие понятия. Если в понятии географического образа акцент делается на создание некоей синтетической конструкции, которая должна максимально ярко и экономно представить регион или страну, то во втором понятии главное – это обнаружить прочные и тесные связи, укореняющие местные сообщества и отдельных людей, показать процедуры самоидентификации, в которых образ региона может представать как образы людей, населяющих и осваивающих эту территорию. Общее в обоих случаях – внимание к географическому пространству, выступающему в роли желанного, полностью недостижимого и все же вполне реального эквивалента различных социальных и культурных грез. Региональная идентичность сказывается в существовании выпуклых и устойчивых образно-географических композиций, а хорошо освоенное пространство идентифицируется как система региональных и оригинальных образов.

Англо-американская гуманитарная география сравнительно давно начала осваивать тему региональной идентичности: еще в 1930-х гг. развитие регионализма в США привело к многочисленным исследованиям, анализирующим образы отдельных регионов. Еще более плотно осмыслено культурно-географическое пространство Великобритании, в исследовании которого упор делается на образы территорий в литературном контексте. Остановимся здесь, в качестве примера, на образах Новой Англии и Запада США.

Новая Англия – родина всех американских грез и мечтаний [95]. Первоначально ее образ был чопорен и мало отличался от утопического христианского «Града на холме». Суровый и аскетичный протестантизм осмыслял wilderness нового континента как Богом данную землю, которую добросовестный христианин должен заселить и освоить во славу Божью. Это был кусочек старой доброй Англии, который быстро таял по мере врастания колонистов в новую и совсем не похожую на прежнюю жизнь вооруженного поселенца, сражающегося с индейцами на бесконечно удаляющемся фронтире. Новая Англия дала мощный образный импульс всей Северной Америке, стала тем образцом, который использовался как культурный ресурс при освоении новых территорий на западе США. Белый, протестант, по происхождению из Англии – вот идеал, господствовавший по всей Америке три века, и вышедший по преимуществу из Новой Англии. «Настоящими США» были именно штаты Новой Англии: Коннектикут, Массачусетс и т. д.

Несомненна роль Новой Англии в становлении США: национальная идентичность в период Ранней Республики «ковалась» именно на Северо-Востоке, и в первой половине XIX в. этот регион осмыслялся как именно Великая Новая Англия – корни подобного величия находились, конечно, в колониальной эпохе. Быстрое и энергичное освоение Запада и Юго-Запада США во второй половине XIX столетия привело к социально-экономическому упадку Новой Англии; параллельно изменился и ее образ – она стала Старой Новой Англией, сельской страной, ностальгирующей по былым временам. Здесь, как никогда вовремя, пригодился величественный образ великого поэта Роберта Фроста – истинного жителя новоанглийской глубинки, творящего поэтические шедевры «к северу от Бостона» [96]. Первая половина XX в. дала Новой Англии образ Северной страны – весьма необычного образа для стремительно «поюжневших» в целом США. Символом такого «северного» культа стало издание блестящего регионального журнала – Yankee Magazine (расцвет пришелся на 1914–1940 гг.), – благодаря которому Новая Англия обрела, наконец, свои новые устойчивые визуальные символы. Сельский труженик с изборожденным трудовыми морщинами лицом, лесные заснеженные ландшафты с катающимися на санках детьми, заповедные дали и уютное колониальное прошлое старых усадеб и городков – эти образы определили место Новой Англии в образном пространстве Америки.