Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции

Робеспьер старательно сохранял все эти глупости. С какою целью? Вероятно, в часы послеобеденного отдыха, сидя за столом в кругу семьи, он читал своим восхищенным хозяевам эту бессвязную болтовню, глубоко радуясь тому восторгу, который она внушала им. Дюпле особенно высоко ценил честь, выпавшую на его долю в тот день, когда в его доме поселился тот, перед которым преклонялась вся Франция. Он чувствовал к своему герою нежное благоговение. Он старался защитить его от злых или нескромных людей. Мы упоминали, как, стремясь уничтожить слишком легкое сообщение между двором дома и комнатой Робеспьера, он сделал маленькую внутреннюю лестницу, на которую можно было попасть, лишь пройдя через прекрасно охраняемый навес. Но эта предосторожность все еще казалась ему недостаточной. Он велел приделать к двери, которая вела на эту лестницу из мастерской, тяжелые засовы и снабдить ее решеткой.

Впрочем, эти меры предосторожности не были излишними. Однажды вечером в мае 1794 года, около девяти часов, совсем юная девушка — ей едва минуло двадцать лет — проникла под навес дома Дюпле, неся в руках маленькую корзиночку. Она обратилась к рабочим во дворе и сказала, что ей надо поговорить с Робеспьером: ей ответили, что его нет дома. Тогда она страшно рассердилась и закричала, что законодатель не имеет права таким образом отказывать в приеме. Ее возбуждение показалось странным; девушку задержали и обыскали. В ее корзиночке были спрятаны два ножа: не было сомнения, что это новая Шарлотта Корде. Действительно, она созналась, что ненавидит тиранов, и в предвидении своего ареста оставила у соседнего трактирщика узелок с бельем, которое понадобится ей в тюрьме, куда ее посадят. Это, конечно, и произошло. Все знают печальный конец бедной Сесили Рено: эту историю рассказывали многие. Мы возьмем из нее лишь одну подробность, отвечающую задачам нашей книги. Когда друзья Робеспьера, окрестные якобинцы, первыми узнали о покушении, жертвой которого он мог бы сделаться, они толпой бросились к Дюпле, чтобы лично убедиться, что их бог еще жив. Вскоре дом был наводнен людьми, маленькая столовая наполнилась шумной, взволнованной толпой… А Робеспьер, сидя за столом, невозмутимо заканчивал свой ужин: перед ним стояла тарелка, наполненная апельсиновыми корками. Апельсины были его любимыми фруктами: он съедал их помногу и гордился умением чистить их быстро и искусно. В тот вечер, опустив глаза, прикрытые очками, которые он никогда не снимал, он с недовольным видом предоставил другим кричать об убийстве и выражать негодование. В течение всего вечера он не произнес ни слова.

В затруднительных обстоятельствах молчание и тайна были его великой силой. Другой силой было шпионство. Он считался мастером этого дела и воспитал немало отменных учеников. Доносы, которые посылались ему лично шпионами Комитета общественной безопасности, отличались устрашающей точностью. За всеми людьми, делами, знакомствами, сношениями и жизнью которых он почему-либо интересовался, следили ежеминутно, и они не могли сделать ни одного шага, который остался бы ему неизвестным.

«4 мессидора II года Республики. [37] Приведенные ниже документы относятся ко времени зарождения антиробеспьеровского (термидорианского) заговора в июне-июле 1794 года.

…Гражданин Лежандр был вчера третьего числа текущего месяца под аркадами Театра республики на улице Закона около десяти часов утра; у него был с генералом Парени длинный разговор, продолжавшийся около получаса. Они расстались часов в 11. Гражданин Лежандр прошел через сад Равенства и отправился в хранилище национальных драгоценностей, где пробыл около получаса. Оттуда он вернулся в Тюильри, где оставался до часа, и вошел затем в Конвент, где пробыл до конца заседания. Пока он был в Тюильри, было заметно, что он чем-то недоволен; он ходил в разные стороны и т. д.

10 мессидора.

Гражданин Тальен 6 мессидора оставался в Клубе якобинцев до конца заседания. Он дожидался своего «человека с большой палкой» на Оноре, стоя у ворот. Было заметно, что он ждал с большим нетерпением. Наконец тот пришел; нет никакого сомнения, что он был на трибунах. Они пошли назад по улице Оноре, прошли улицу Закона, бараки и галереи справа от дома Равенства; сели в нижней части сада, выпили каждый по стакану чая с сиропом и вернулись в галереи сада, все время разговаривая вполголоса и держа друг друга под руку. В 11 часов они прошли через двор дворца и вышли на площадь Равенства; собеседник Тальена поклонился ему, позвал фиакр, и они признались во взаимной дружбе, сказав: «До завтра, друг мой». Мы подошли к экипажу и услышали, как Тальен велел извозчику везти его на улицу Жемчужины. Другой человек удалился пешком по улице Шартр. Мы бежали за ним до моста, называвшегося раньше Королевским, но не смогли его догнать; предполагаем, что он вошел в одну из аллей в секции Тюильри, где он живет. Вчера вечером он был одет в красную с белым куртку в широкую полоску, черные брюки, жилет, круглую шляпу; у него коротко подстриженные белокурые волосы, и ростом он почти с гражданина Тальена»…