Дмитрий Быков: 1952 год - Марк Алданов «Повесть о смерти» (лекция от 22.10.2016)

А мы перейдем скоро к 1953 году, как раз к эпохе всеобщих надежд и облегчений, к статье Померанцева «Об искренности в литературе».

Во всех исторических книгах Алданова время действия чётко указано.

Исторический цикл Марка Алданова начинается в середине XVIII века и заканчивается в середине XX.

Оставим это утверждение на совести лектора.

См. предыдущую сноску.

Вот как ожидание революции характеризует в романе сам Алданов: «…говорили также, что неизбежна и революция: нет больше сил терпеть гнет ненавистного короля. Гнет был не очень страшен, — впоследствии люди увидели другое…»

Лейден не инженер.

Никаких дел у Лейдена в Константинополе нет.

Проститутку.

Как раз достоинства Роксолана начисто лишена.

Тятенька не мещанин.

Единственное высказывание Тятеньки о смерти: «Только ведь, братец мой, будешь ты о смерти думать или не будешь, это ровно ничего не меняет: с думами умрешь и без дум умрешь. Смерть сама обо мне думает, авось ли малость подождет. А я тихонько сижу и делаю вид, будто не замечаю. А то сам перехожу в наступление и смеюсь над ней: подождешь, подождешь, я тебе скажу, когда будет время: как только хватит кондрашка, сейчас же приходи, голубушка, приходи поскорее, чего уж теперь ждать. А потом Ведомости напечатают некрологию: замечательный был человек, царство ему небесное, редкий ум, чуткое сердце, помогал вдовам и сиротам, таких людей больше не будет. Мастера газетчики врать. Я бы для них заказал готовый листок, могли бы только проставлять имя-отчество и фамилию.»

Виер не еврей.

Вот как Виер отвечает на прямой вопрос о смерти:

— Ты о смерти думаешь?

— Думаю ли о смерти? Этим делу не поможешь.

— Какому «делу»? В бессмертие души веришь?

— Ведь, кажется, теперь все сходятся в отрицании личного бессмертия.

— Я тебя спрашиваю не о «всех», а о тебе. Да и вовсе не все сходятся. Ты Платона читал? Хорошо, знаю, Платон это не «теперь», Сенека тоже нет, но Кант это уже «теперь».

— Впрочем, тут спорить не о чем. Всё равно человек по природе оптимист. Докажите ему как дважды два четыре, что вечной жизни нет, что жизнь есть юдоль слез и бедствий, а он всё-таки будет жить и наслаждаться жизнью, пока может.

Есть разница между туризмом и эмиграцией.

Гейне мог считаться евреем только с точки зрения нацистов (о чём и сообщает Алданов): «Говорил, что ничего не поделаешь: он немец и национальный немецкий поэт, — его стихи в крови у всех немцев, кроме самых тупых. В этом, быть может, и не очень ошибался. Его поклонниками были Меттерних и, особенно, Бисмарк, говоривший, что, кроме книг Гёте, не было на немецком языке ничего равного произведениям Гейне. А через сто лет, при Гитлере, «Лорелей» переиздавалась с надписью «Неизвестного автора», и в пору оккупации Парижа на могилу Гейне приходили немецкие офицеры, правда лишь старики, лишь украдкой и пока не вышел приказ: не ходить.»

Книга «Толстой и Роллан» вышла в 1915 году.

В 1918 году Марку Алданову было 32 года.

Ничего хотя бы отдалённо похожего на идею «исторических циклов» у Алданова нет.

Марк Алданов к любым революциям относился резко отрицательно: «Революции – локомотивы истории, которые везут назад», «Государственные тела слишком велики – слишком страшно их падение». Во всяком случае Алданов не стал бы горевать, что революция случилась слишком поздно.

Данное утверждение прямо противоположно алдановскому описанию: «Из разговоров выяснилось, что все идет недурно, хотя ожидается революция — или именно потому, что ожидается революция. Впрочем, революция ожидалась со дня на день уже восемнадцать лет и никто о ней серьезно не думал: это тоже было так. Издатели выпускали немало книг и платили приличные авансы; газеты нуждались в романах; театры искали пьес. В общем, все были очень довольны — и все говорили, что «так дальше жить нельзя». Еще увеличилось необыкновенное оживление, предшествующее всем общественным потрясениям: позднее оно кажется людям «зловещим» или «болезненным», но до потрясенья у них такого чувства нет, и живут они очень приятно. Слова «Мане — Текел — Фарес» выступают на стенах чрезвычайно редко и обычно с большим опозданием.»