Можно вспомнить, например, баллады В.А. Жуковского «Алина и Альсим» (1814) и «Эолова арфа» (1814), в которых отцовская воля разлучает Алину с Альсимом, а Минвану – с Арминием; или повесть А.А. Бестужева-Марлинского «Роман и Ольга» (1823), в которой отец Ольги препятствует ее браку с Романом (эпиграф к повести, взятый из «Алины и Альсима» Жуковского, указывает на принадлежность сюжета к уже сложившейся литературной традиции). Юный Лермонтов, вводя в свою переделанную поэму жестокого отца, не изобрел новый сюжетный ход, а воспользовался уже готовым. Однако в дальнейшем тема родительского деспотизма у Лермонтова перестает быть простой данью литературной традиции и получает личную окраску – в таких произведениях, как «Menschen und Leidenschaften» и «Странный человек». Можно сказать, что одна из особенностей юношеского творчества Лермонтова – способность осваивать заимствованные у других писателей элементы, придавать им личный характер и органично вплетать в собственную художественную систему. Строго говоря, речь здесь идет не о заимствованиях. Прочитанное им у других писателей Лермонтов осмысливал, эмоционально переживал, пропускал через себя, и если использовал в дальнейшем, то уже как
свое .
Поэтому уже в первых его произведениях, хотя и не вполне оригинальных по сюжету, встречается тот тип героя, которого можно с полным правом считать «лермонтовским человеком». Так, в поэме «Корсар» (1828), которая во многом навеяна чтением Байрона, Шиллера и Пушкина, герой – разочарованный, странный человек , наделенный такими чертами, как вольнолюбие и мятежность. Разочаровавшись в возможности найти счастье среди людей, Корсар говорит о своей любви к природе, противопоставляя естественную, природную жизнь людской суете:
Желая быть спокоен, волен,
Я часто по лесам бродил
И только там душою жил;
Глядел в раздумии глубоком,
Когда на дереве высоком
Певец незримый напевал
Веселье, радость и свободу,
Как нежно вдруг ослабевал,
Как он, треща, свистал, щелка́л,
Как по лазоревому своду
На легких крылиях порхал,
И непонятное волненье
В душе я сильно ощущал.
Всегда любя уединенье,
Возненавидя шумный свет,
Узнав неверной жизни цену,
В сердцах людей нашед измену,
Утратив жизни лучший цвет,
Ожесточился я – угрюмой
Душа моя смутилась думой… 6 6 Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений: В 5 т. – М.; Л.: Academia, 1935–1937. – Т. 3. – С. 40–41. В дальнейшем цитируется по этому изданию, сразу после цитаты римской цифрой обозначен том, арабской – страница.
Человек, стремящийся слиться с природой, часто встречается в стихотворениях Лермонтова, причем не только юношеских, но и зрелых. Воздействие природы на человеческую душу, а также причины, побудившие человека искать утешения у природы, а не у других людей, – все это занимало Лермонтова на протяжении его творческого пути.
«История души человеческой», рассказанная в поэме «Корсар», напоминает историю последующих лермонтовских героев: «Демонический характер в изображении Лермонтова всегда имеет одну и ту же предысторию: он начинает либо верой в добро и высокие идеалы, либо необузданной жаждой жизни и кончает холодным ожесточением» 7 7 Гинзбург Л.Я. Творческий путь Лермонтова. – С. 37.
. Например, Корсар разочаровался в жизни после смерти своего брата:
С тех пор с обманутой душою
Ко всем я недоверчив стал. (III, 40)
Выражение «с обманутой душою» повторяется в поэме еще раз:
Везде с обманутой душою
Бродил один, как сирота,
Не смея ввериться, как прежде,
Все изменяющей надежде;
Мир был чужой мне, жизнь пуста… (III, 43)
Интересно это лермонтовское выражение «с обманутой душою». Кто обманывает Корсара? Не какой-то конкретный человек, а весь мир. Корсар обижен на такой миропорядок, при котором не сбываются лучшие надежды юности, при котором человек вынужден терять близких. Его разочарование носит глобальный характер: после смерти брата он в принципе не верит в возможность обретения счастья и гармонии.
Характерно то, что забвения, спасения от пустоты жизни Корсар ищет на море, среди сражений и бурь:
Желал я быть в боях жестоких,
Желал я плыть в морях широких…
<���…> Нашед корсаров, с ними в море
Хотел я плыть. Ах, думал я,
Война, могила, но не горе,
Быть может, встретят там меня. (III, 45–46)
Читать дальше