порядок,
Чтоб не пришла от дел таких в упадок 7.
и обещает народу
так править,
Чтоб Рим от горя и от слез избавить!
(V, 3, 146–147; здесь и далее перевод А. Курошевой)
Развязка «Тита Андроника» не так беспросветна, как в трагедии Кида: она оставляет надежду. В том числе и потому, что в ней есть дети : невинный чернокожий младенец, которого новый император Луций все же поклялся «спасти, вскормить и воспитать», и его родной сын – мальчик, наделенный слезным даром, истинно христианским даром 8:
O Lord, I cannot speak to him for weeping;
My tears will choke me, if I ope my mouth 9.
(V, 3, 173–174)
Пусть я скажу, что ныне слезы победили
Слезы – один из важнейших лейтмотивов этой трагедии. Здесь самые разные персонажи много плачут и много говорят о слезах, начиная со «слез счастья о возврате в Рим» Тита и «материнских рыданий» Таморы (I, 1, 79, 109), через слезы-дань и слезы радости, слезы-наказание и слезы-тщету к «горестным слезам души» человека, не плакавшего прежде.
В кульминации, в переломной сцене трагедии суровый воин Тит начинает понимать смысл слезного дара:
О, старцы благосклонные, трибуны!
Возьмите смертный приговор назад,
Пусть я, еще ни разу слез не ливший,
Скажу, что ныне слезы победили.
(III, 1, 23–26)
Но сенаторы и судьи разошлись, его никто не слышит, он взывает к камням:
…и слыша,
Не вняли б мне, а если бы и вняли,
Не пожалели бы; но, хоть и тщетно,
Я должен умолять…
Вот почему я скорбь вверяю камням;
Пусть отозваться на тоску не могут,
Но лучше для меня они трибунов
Уж тем, что не прервут моих речей.
Когда я плачу, камни молчаливо
Приемлют слезы, словно плачут вместе.
(III, 1, 33–42)
В этой сцене 14 раз звучит слово «слезы», это самая «слезная» сцена трагедии. Тит готов воззвать к любой силе, которую тронут слезы:
Коль сила есть, что тронется слезами,
Взываю к ней.
(III, 1, 209–210)
Но такая сила не отзывается на его горе. Напротив, его скорби лишь умножаются: вот дочь-калека, вот сын-изгнанник, вот отрубленная рука, а вот головы двух сыновей с «неиспорченными душами».
Тит в этих монологах становится в чем-то подобен библейскому Иову. Иов склонялся в итоге перед могуществом и тайной Бога.
После пронзительной картины скорби в образе совместного плача неба, земли и моря:
Заплачет небо, – залита земля;
Вихрь забушует, – обезумев, море
Грозится небу вздувшимся челом.
А ты разумности в смятенье ищешь?
Я – море; слышишь, как оно вздыхает?
Оно, как небо, плачет; я – земля;
Меня, как море, вздох ее волнует;
Меня, как землю, слез его поток
Потопом заливает, наводняя;
Я не могу вместить его скорбей…
(III, 1, 222–231)
– Тит осушает слезы.
Отныне ему нужны глаза, чтобы «найти берлогу Мести»:
Нет больше слез, чтоб плакать, у меня.
К тому же горе – враг и завладеть
Глазами, влагой полными, желало б,
Чтоб ослепить их данью слез моих.
Но как найду тогда берлогу Мести?
Все мнится, головы мне говорят,
Грозя, что не достигну я блаженства,
Пока все злодеянья в глотки тех,
Кто учинил их, вновь не возвратятся.
(III, 1, 267–275)
«За плату – плата»: Мир дохристианской этики
Трагедия Шекспира, несомненно, жестока. В ней еще больше трупов и крови, чем в «Испанской трагедии» Т. Кида. В ней к столу матери будут подавать блюда из голов ее сыновей 10. Ничего подобного не было в трагедии Кида. И все же Шекспир писал своего «Тита Андроника» вовсе не за тем, чтобы «переиродить самого Ирода», как выразился впоследствии Гамлет 11.
В самом начале трагедии (I, 1) будущие участники кровавой драмы взывают к «любви» и «милости» Рима:
Марк Андроник
Вас заклинаем избежать насилья
И, отпустив друзей, в смиренье, в мире
За право состязаться как истцы. (46–48)
Бассиан
И милости народа и судьбе
Вверяю я мое избранье взвесить. (57–58)
Сатурнин
И милости, любви моей отчизны
Вверяю я избранье и себя.
Будь так же милостив ко мне, о Рим,
И справедлив, как мною ты любим! (61–64)
Тит
Хранитель Капитолия великий,
Будь милостив обрядам предстоящим! (80–81)
Но сами не проявят ни капли милосердия, о котором их будут умолять. И первым откажет в милосердии сам Тит Андроник, отдав приказ принести в жертву сына пленной царицы Таморы:
Ты, Тит,
Великодушный победитель, сжалься
Над матерью, страдающей за сына;
О, если дорог сын тебе родной,
Подумай! Мне ведь так же дорог мой!
…Ты хочешь уподобиться богам?
Так будь же в милосердье им подобен;
Ведь милосердье – признак благородства.
Читать дальше