Глеб Шульпяков - Запад на Восток

«Так вот в какой стране я живу…»

«Вот какой у нее замысел».

В отделах обмена книгами (были такие при букинистах) Бердяева можно было выменять на Агату Кристи или Чейза. Прекрасно помню это ощущение – превращение воды в вино, ничего в золото. Или купить шальной экземпляр в газетном киоске на Пушкинской, где «Московские новости». Но почему именно Бердяев? Почему сначала он, а после другие (Розанов, Лосев, Флоренский, Шпет)? Я объясняю это довольно просто – тем, что юноше требовалось обоснование страны, ее смысл. Юноше казалось, что связь с той страной сразу после распада Империи Зла восстановится, и у меня появится великое прошлое, – ведь то, что я учил в «Истории СССР-КПСС», прошлым я назвать никак не мог. Мне казалось, что с падением СССР программа по реализации сверхзамысла страны, о котором говорил Бердяев, включится автоматически. Не может не включиться – после того как они тут жили. А тут Федоров, музей на кладбищах. Сыны, отцы. Троица. Неурожаи. Слишком фантасмагорично – и вместе с тем уж очень обыденно, бытово. По сравнению с бердяевским-то волхвованием о судьбах Родины, о сверхидеях. О миссии.

Но проходит четверть века, и круг замыкается. Страна с пугающей покорностью погружается в нищий совок, изредка прерываемый маленькими «победоносными» войнами, терактами, обвалами рубля, олимпиадами, эпидемиями и показательными судилищами. Сквозь наспех, легкими чернилами набросанный в 90-х текст «новой, свободной России» в людях старшего поколения все отчетливее проступают старые, вбитые в комсомольской юности тошнотворные догмы. У них опять «собственная гордость», они опять «впереди планеты всей». То ярче, то тусклее эти лозунги. Но они есть, никуда не делись. Сохранились – там, на самом жестком из дисков сознания. Ничего другого эти люди так и не приобрели за все отпущенное время; остались со своим недалеким прошлым; предпочли его будущему.

Давно забыты и Бердяев, и Розанов, и Флоренский. Нет иллюзий, что история может пойти в ту сторону, куда они показывали. Что русский европеизм возможен не только в отдельных умах, не исключительно на бумаге. Пророком оказался не Достоевский, а Чаадаев. Миссия невыполнима – нет ни объекта, ни субъекта этой миссии. Старый материал безвозвратно уничтожен, а новый видоизменен, какая уж тут миссия? После всего, что случилось за последние двадцать лет, и что происходит сейчас, сегодня – сомнений у меня не осталось.

Простите, отцы-философы, – не оправдали.

И вот однажды по дороге в деревню я заезжаю в Торжок. Я покупаю продукты, а заодно заглядываю в книжный (деревня возвращает наслаждение чтением). И мне случайно попадается томик Федорова. Боже мой, как все просто и правильно! Как точно – стоит поменять «кладбище» на «прошлое» («…для спасения прошлого нужен переворот радикальный, нужно центр тяжести общества перенести в прошлое …»).

«А где мое прошлое?»

«Кто наследует этот заброшенный погост и разрушенную церковь?»

«Льнозавод и Дом культуры?»

«Гнилые избы?»

«Кто наследник времени, когда все это стояло нетронутым?»

«А кто – когда было разрушено?»

«Какое прошлое брать за основу, за точку отсчета?»

А еще я вижу, откуда в нашем человеке эта страсть – обнулять прошлое. Раньше я готов был иронично объяснить этот феномен всеобщим российским пьянством (по принципу «вчерашнее лучше не вспоминать»), но, боюсь, тут вещи посильнее.

И еще один вопрос: если это не наше кладбище – то где наше кладбище?

Деревья в небе обметаны звездами, они сидят на ветках, как птицы. За лесом стучит карьер, подчеркивая тишину, которая в этих местах просто оглушающая. Человек живет прошлым, говорю я себе. Причем буквально, бытово – прошлым, как накопленным опытом. Ничего, кроме собственного опыта, читай прошлого, у человека просто нет. И этот опыт, это прошлое есть макет будущего, ведь каждый твой шаг во времени мотивирован опытом. Но точно так же живут и общества, и страны. Стоят цивилизации. Объявляя отношение к прошлому, ты показываешь расчетное будущее; то, чему берешься соответствовать, чего придерживаться. Есть страны, где сносят памятники одной эпохи, чтобы поставить памятники другой, – бывшая советская Средняя Азия, например. И мне понятно, куда такая страна движется. В странах Европы каждый кирпич пронумерован, прошлое не сдвинешь с места – и тут тоже все ясно. Но что ждать от страны, прошлое которой в таком состоянии? Полуразрушенное или недовосстановленное, не до конца уничтоженное или полузаброшенное, мерцающее – оно дает прекрасную возможность не отвечать за сегодня и завтра. Такое прошлое можно подминать под себя и трактовать, как удобно. По ситуации. А что? Ноу-хау нашего времени, Федорову и не снилось.