Люсьен Леви-Брюль - Первобытный менталитет

Если дело обстоит таким образом, то туземец в этом положении отнюдь не чувствует себя обязанным белому. Напротив, у него появляется острое ощущение ответственности, которую принял на себя по отношению к нему белый. Туземец, следовательно, ни «неблагодарный», ни «безрассудный», каким он непременно покажется тому, кто вылечил его, спас ему жизнь, кто испытывает сознание оказанной ему великой услуги, часто совершенно бескорыстно, из чистой человечности. Остается пожелать, чтобы эта человечность не ограничивалась перевязкой его язв, а пыталась бы, движимая чувством симпатии, проникнуть в тайники этого не умеющего выразить себя сознания.

Из предшествующего анализа фактов, а его можно было бы без труда подкрепить и многими другими, лишний раз следует, что первобытный менталитет является в своей основе мистическим. Эта главная черта целиком пронизывает то, как он судит, чувствует и действует. Из этого проистекает величайшая трудность понять его и следовать за ним в его проявлениях. Беря за начальную точку чувственные впечатления, которые и у первобытных людей, и у нас похожи друг на друга, первобытный менталитет совершает резкий поворот и встает на путь иной, нежели наш, и вскоре мы оказываемся сбитыми с толку. Если мы стараемся догадаться, почему первобытный люди делают или не делают того-то, каким предубеждениям они подчиняются в данном случае, какие причины вынуждают их соблюдать какой-либо обычай, то у нас есть все возможности обмануться. Мы найдем «объяснение», которое будет более или менее правдоподобным, однако ложным в девяти случаях из десяти.

Примером тому служат африканские ордалии. Интерпретировать их как имеющие целью обнаружить виновного, видеть в них нечто вроде судебной процедуры по аналогии с божьими судами средневековья или даже с ордалиями античной Греции, менее, впрочем, от них далекими, — значит обречь себя на полное их непонимание и поражаться, как это в течение веков делали миссионеры в Западной или Южной Африке, непостижимой нелепости бедных негров.

Однако если проникнуть в то, как думают и чувствуют туземцы, если дойти до понимания тех коллективных представлений и чувств, которые определяют их поступки, то в их поведении не оказывается более ничего нелепого. Напротив, оно является их законным следствием. С их точки зрения, ордалия — это нечто вроде реактива, который один только и способен выявить ту злую силу, которая, должно быть, воплощена в одном или нескольких членах социальной группы. Только это испытание обладает необходимым мистическим свойством, чтобы уничтожить эту силу, или, по меньшей мере, лишить ее способности вредить. Из-за страха вызвать многочисленные несчастья и смерти туземцы, следовательно, ни за что не могут отказаться от него, а упреки белых кажутся им неуместными в той же степени, в какой их собственный образ действий выглядит безрассудным в глазах белых, пока те не дошли до понимания причин такого поведения.

Не столь трагично, но не менее поучительно рассмотренное нами недоразумение в связи с тем медицинским уходом, который первобытные люди получают со стороны европейцев. Для того, чтобы рассеять его, необходимо выявить те представления, которые составляют себе туземцы о болезни и излечении, о лекарствах и режиме, которые предписывают им «белые доктора», о тех последствиях, которые они испытывают, подчиняясь им, и т. д. В самом основании этих столь отличных от наших представлений нужно найти целиком мистическую концепцию сопричастности и причинности, на которой покоится первобытный менталитет.

Если бы недоразумения такого рода, должно быть, случавшиеся нередко, были аккуратно отмечены жившими в контакте с туземцами первыми белыми, мы обнаружили бы в этих записях ценные сведения для того исследования, которое мы попытались здесь осуществить. Однако этого сделано не было, и возможности оказались безвозвратно утраченными. У европейцев, которые первыми оказались в продолжительных отношениях с первобытными обществами, были иные заботы, чем наблюдение за тем, каким образом туземцы думают и чувствуют, и затем точно фиксировать то, что им удалось увидеть. Впрочем, даже если бы они и поставили перед собой эту деликатную, сложную и требующую долгого времени задачу, то большинство из них не смогло бы выполнить ее должным образом. Действительно, успех в такого рода деле требует хорошего знания туземных языков. Мало выучить их настолько, чтобы без труда разговаривать с туземцами при заключении обычных сделок, чтобы сообщать им желания или распоряжения или получать от них полезные сведения о повседневной жизни. Кроме этого, нужно еще и совершенно иное: языки первобытных людей часто поразительно сложны в грамматическом и богаты в словарном отношениях и очень отличаются от привычных для нас индоевропейских или семитских языков. Для того, чтобы почувствовать нюансы в представлениях туземцев, приводящие нас иногда в замешательство, чтобы «ухватить» то, как эти представления связываются друг с другом в мифах, рассказах и обрядах, необходимо, следовательно, в совершенстве овладеть духом и тонкостями языка. Во многих ли случаях оказывается выполненным, хотя бы приблизительно, это условие?