Люсьен Леви-Брюль - Первобытный менталитет

Очень похожие коллективные представления были отмечены на Новой Гвинее на острове Вудларк. «Маудега, жена Аветау, жившая в Муруа, побывала в соседней деревне Набудау и, возвращаясь домой, взяла с собой дочь Бойамая, вождя Набудау. К несчастью, ребенка утащил крокодил, и Бойамай вместе с сыном и другими мужчинами своей деревни отомстил тем, что убил Маудегу и троих ее родственников… На суде сын заявил следующее: «Верно, что мы убили этих людей… Маудега увела мою сестру в свою деревню; пока она находилась у нас, она заколдовала аллигатора, велела ему выйти из воды, утащить и съесть мою сестру» [50] J. H. P. Murray. Papua. pp. 128–129. . Членам семьи жертвы мысль о несчастном случае даже не пришла в голову. Крокодил мог быть только инструментом, орудием. Далее Мюррей сообщает, что «крокодилы представляют большую опасность для бежавших из тюрьмы и что на побережье залива Папуа постепенно распространяется верование, будто крокодилы являются союзниками администрации. Это поверье основано на том, что один из бежавших заключенных, перебираясь через реку, был сильно покалечен этим животным… Однако не все крокодилы состоят на службе у властей. Значительное большинство их остается верными колдунам и не нападают на человека, если только им не прикажет этого колдун. Мне пришлось однажды переправляться через реку, в которой, как говорили, было полно крокодилов, и я спросил у сопровождавшего меня старика-туземца, не боится ли он. «Нет, — ответил он мне. — Крокодил никогда не тронет тебя, если только кто-нибудь не сделал против тебя пури-пури (то есть не заколдовал тебя). Но если кто-то это сделал — ты пропал в любом случае: тем или иным способом он доберется до тебя; если не с помощью крокодила, то уж как-нибудь иначе. Так что на самом деле крокодилы большого значения не имеют» [51] Ibid. pp. 237–238. . Опасность кроется где-то в другом месте. Самого же крокодила бояться нечего: если он и нападет, то потому лишь, что этот человек был ему «отдан».

Когда пытаются установить, как представляют себе туземцы отношения между колдуном и животным, сразу наталкиваются на почти непреодолимые трудности. Их мышление не содержит такие же логические требования, как наше. В данном и во многих других случаях оно управляется законом сопричастности. Между колдуном и крокодилом устанавливается такое отношение, что колдун становится крокодилом, однако не сливаясь с ним. Принцип противоречия признает одно из двух: либо колдун и крокодил составляют вместе одно целое, единое, либо они должны быть отдельными существами. Однако прелогичное мышление приспосабливается сразу к обоим утверждениям. Наблюдатели хорошо чувствуют эту характерную черту сопричастности, однако у них нет способа выразить ее. Они подчеркивают то идентичность, то различие обоих существ: сама неясность их языка показательна. Так, например, « балоги (колдунам) приписывают способность переселять души мертвых в змею, в крокодила и т. д. В этом переселении душ чаще всего участвует крокодил, а потому это чудовище, не будучи ни богом, ни даже духом, вызывает уважение и страх. Оно образует нечто единое с тем лицом, которое совершило это изменение, превращение; между ними двумя существует, так сказать, секретный договор, сознательное соглашение. Этот человек прикажет ему пойти схватить такого-то, и крокодил пойдет и не ошибется… (сказанное объясняет, почему всегда после того, как крокодил кого-то утащит, туземцы в первую очередь ищут мулоги, пославшего крокодила, и неизменно находят виноватого. Судьба его решается быстро» [52] P. Eugène Hurel. Religion et vie domestique des Bakerewe // Anthropos, VI, 1911. p. 88. . Бангала считают, что «крокодил этого никогда не сделал бы (то есть не перевернул бы лодки и не утащил человека), если бы он не получил предписания от молоки (колдуна) сделать это или если бы сам молоки не вошел в животное, чтобы совершить это преступление» [53] Rev. J. H. Weeks. Anthropological notes on the Bangala of the Upper Congo River, J.A.I. XXXIX. pp. 449–450. . Таким образом, миссионер рассматривает обе гипотезы раздельно, тогда как в глазах туземцев, правда, непостижимым для нас образом, они составляют лишь одну.

В Габоне «суеверие, касающееся человека-тигра, — сообщает превосходный наблюдатель Ле Тестю, — так же непонятно, как и суеверие относительно порчи, колдовства. Оно проявляется в двух формах. В одном случае тигр (надо полагать, леопард или пантера), совершивший преступление, — это действительно животное, принадлежащее какому-нибудь лицу, подчиняющееся ему и исполняющее его распоряжения. Этот тигр переходит к его наследникам, подобно другому движимому имуществу. Такой-то, говорят, имеет тигра. В другом случае зверь — лишь своего рода инкарнация. Неизвестно даже толком — человек ли это, принявший облик животного, и тогда животное — это только оболочка, либо это подлинное воплощение человека в настоящее животное… Представление туземцев о человеке-тигре в высшей степени неясно» [54] G. Le Testu. Notes sur les coutumes Bapounou dans la circonscription de la Nyanga. pp. 196–197. .