Сергей Глезеров - Закат блистательного Петербурга. Быт и нравы Северной столицы Серебряного века

Перепись в ночлежках, как правило, проходила ночью, поскольку только в это время можно было застать их обитателей. Памятуя о случаях, бывших при предыдущих переписях постояльцев обиталищ «городского дна», многие из счетчиков запасались кое-каким оборонительным оружием на случай нападения.

Дезинфекционная камера в гостинице для рабочих. Фото К. Буллы. 1909 г.

В многоэтажном ночлежном доме на Обводном канале, 145, куда также пришли счетчики, нашли себе приют около девятисот бездомных.

«Распахнулись двери, и сразу же все почувствовали страшно тяжелую атмосферу, невыносимую для свежего человека, – запах человеческого тела смешался с запахом выпитого денатурированного спирта, который употребляется ночлежниками в самых широких размерах, – передавал свои впечатления один из участников похода в ночлежку. – На нарах не особенно живописные группы: кто сидит, кто лежа разговаривает, почти все разутые. Начинает кружиться голова от духоты и гама, царящего в помещении ночлежного дома».

У каждого обитателя ночлежки была своя история «грехопадения». Среди ночлежников, переписанных счетчиками на Обводном канале, оказались бывший кадет Александровского корпуса и бывший ученик одной из престижных петербургских гимназий.

Баня при гостинице для рабочих Попечительства о народной трезвости. Фото К. Буллы. 1909 г.

«В 1903 году я окончил кадетский корпус и думал поступить в юнкерское училище, – поведал свою историю бывший кадет, прикрывавшийся изодранным пиджаком, сквозь который просвечивало голое тело. – Слабые силы не позволили мне пойти на военную службу, и я поступил в банк. Однако несчастия обрушивались на меня одно за другим. Я начал манкировать своими обязанностями, в результате лишился службы и опустился до ночлежки. Рад бы вырваться, да поздно… Засосало».

Другой ночлежник, бывший гимназист, бравировал своей интеллигентностью. «Получил я от покойного папаши 62 тысячи рублей и прокутил все, – с надеждой на сострадание рассказывал он. – Сделался форменным алкоголиком, из гимназии выгнали, начал было служить. Посудите, какая же служба, когда столько прожито. Мать до сих пор жива, имеет несколько домов в Петербурге, да стыдно пойти, знаю, что не откажет. Она, бедная, думает, что я погиб. Да я и действительно погиб – нравственно…»

В других ночлежных домах «интеллигентные бродяги» встречалось гораздо реже, хотя и там можно было увидеть бывших чиновников, военных, начальников станций и т. д. «Впечатление от ночлежных домов получается кошмарное, – ужасался газетный репортер, – уж слишком много бедноты, слишком много невежества, горя и слез».

Тяжелую картину представляло дамское отделение ночлежного дома на Обводном канале. Бездомные женщины с тупым безразличием относились к переписи, им было все равно: «Что перепись, лучше бы к празднику что-нибудь принесли, подарочек какой-нибудь».

Перепись не обошлась без неприятного инцидента, жертвой которого стала счетчица – студентка Высших женских курсов. Она спросила у одной из ночлежниц:

– Скажи, голубушка, чем занимаешься?

– Воровством, матушка, – отвечала та, – да вот и у тебя, голубушка, украла кое-что.

Курсистка не обратила тогда внимания на замечание откровенной воровки и только в двенадцать часов ночи, возвращаясь домой, обнаружила пропажу кошелька. Заплатить трамвайному кондуктору за билет ей было нечем. Воровка сказала правду: кошелек она действительно успела украсть…

Редкий скандал разразился в стенах городской богадельни в Смольном в начале 1912 года. Обитатели этого богоугодного заведения обратились к петербургскому градоначальнику генералу Драчевскому с жалобой на свою тяжелую жизнь.

Они писали градоначальнику, что в богадельне творятся безобразия: призреваемых морят голодом, издеваются над ними как могут и т. п. Жалобу градоначальник получил, а затем отправил по инстанциям, и пошла она путешествовать по длинной чиновничьей лестнице.

За это время история обросла всевозможными слухами, в газетах даже появились заметки о «бунте стариков и старух». Попала жалоба сначала в Городскую управу, та переправила ее в больничную комиссию, а последняя передала ее туда, откуда она и пришла, – в ту же самую богадельню, а именно – ее попечителю тайному советнику Кабату.