Витторио Страда - Гуманизм и терроризм в русском революционном движении

На четырех или пяти страницах «Программы» революция февраля 1870 г. («самое удобное время восстания – весна 1870 года») была распланирована во всех организационных деталях, с точными сроками выступлений и мероприятий и кульминировала «систематической, захватывающей всю Россию, революционной деятельностью организации» 15 .

Такова тактическая часть, демонстрирующая твердую веру в сознательное действие, способное организовать стихийные движения масс. Но тактический план переплетается с насыщенным теоретическим обоснованием действия. Описание классового неравенства и угнетения подводит к заключению о том, что «мы живем в царстве сумасшедших – так странны и неестественны взаимные отношения людей, так странно и непонятно их спокойное отношение к той массе гадостей, подлостей и несправедливостей, которые поражают наш общественный строй». С другой стороны, «пока будет существовать настоящий политический строй общества, экономическая реформа невозможна», а значит, «единственный выход – политическая революция, истребление гнезда существующей власти, государственная реформа. Итак, социальная революция – как конечная цель, и политическая – как единственное средство достижения этой цели».

Чтобы реализовать эту программу, в которой государство определено как объект реформы, а не уничтожения, революционер располагает «приемами, выработанными историей прежних революций». Но к революционному опыту прошлого необходимо подходить «сознательно», поскольку, если верно, что революции образуют некий «исторический закон», то не стоит «ожидать, что этот закон будет проявляться сам во всей своей полноте», хотя речь и идет о том, чтобы «ускорить это проявление, подготовить его, постараться подействовать на умы таким образом, чтобы это проявление не было для них неожиданностью и они могли бы действовать сознательно, по возможности спокойно, а не под влиянием страсти, с налитыми кровью глазами».

Нужно обратить внимание на тот факт, что у «революционного типа», т.е. у профессионального революционера, привносящего в стихийное и разрозненное движение масс сознательность и организованность, есть своя тайная, но четкая модель в романе Чернышевского «Что делать?», чья этическая бескомпромиссность наложила мощный отпечаток на русских революционеров16 .

Таким Нечаев еще до начала полицейского подавления студенческих волнений (около конца марта 1869) оставил Россию и приехал в Женеву, чтобы встретиться с Бакуниным, Герценом и Огаревым. Среди пунктов «Программы революционных действий» был и такой, что предусматривал «сношения с европейскими революционными организациями» и «постоянную связь с ними». В Герцене и Бакунине Нечаев искал точку опоры, в том числе и финансовой, для своей дальнейшей деятельности. Прежде чем обратиться к результатам встреч Нечаева с двумя великими эмигрантами и причинам, по которым молодой революционер вызвал энтузиазм у Бакунина и неприязнь у Герцена, представляется уместным сказать несколько слов о «революционной мистификации». Нечаев действительно был активным центром целой сети мистификаций в Западной Европе и, после своего возвращения, – в России, мистификаций, которые для него представляли естественную составляющую революционного действия. Следовательно, стоит посмотреть, хотя бы вкратце, на самом ли деле Нечаев был «монстром» без прямых предшественников (что же касается последователей, прекрасно известно, что они у него были).

Известно значение революционной прокламации «Молодая Россия», написанной Заичневским и опубликованной в 1862 г. Это воззвание, представляющее собой наиболее экстремистский документ из всех нелегальных русских публикаций шестидесятых годов и рассматриваемый как наиболее последовательное из сочинений русского бланкизма, было издано от имени анонимного «Центрального революционного комитета». Сейчас известно, что этого «Центрального революционного комитета <���…> в действительности не существовало. Упоминание о нем в прокламации – мистификация, направленная на то, чтобы придать больший вес прокламации и произвести большее впечатление на публику» 17 . Можно также вспомнить революционное общество Ишутина, действовавшего в Москве в 1863-1866 гг. и представляющего случай, наиболее сходный с нечаевским (профессиональные революционеры-заговорщики; вера в принцип «цель оправдывает средства»; сверхзасекреченное ядро, называемое «Ад», внутри тайной группы, называемой «Организация»). Историк Клевенский изучал функции, которые выполнял среди последователей Ишутина «Европейский революционный комитет», предназначенный поддержать восстание в России, и пришел к заключению, что вера в этот Комитет была довольно «тесно связана с их самыми революционными замыслами»: «Слухи и разговоры о Европейском революционном комитете явились отправной точкой для попытки организовать особый революционный кружок, знаменитый "Ад"», более того – под их «влиянием окончательно оформилось террористическое намерение Каракозова». Последний, по характеру закрытый и меланхоличный, намеревавшийся «совершить самоубийство», был возбужден известием о существовании этого Комитета и еще больше расположен к цареубийству 18 . И все же Европейский революционный комитет был «не реальностью, а мифом, созданным с целью поднять революционное настроение молодежи в России. Это – революционная мистификация, столь характерная вообще для революционного движения шестидесятых годов» 19 .