Вячеслав Фаритов: Идея вечного возвращения в русской поэзии XIX – начала XX веков

Ницше в качестве философа брался за решение наиболее «спекулятивных» проблем бытия и становления, бытия и мышления. В этом плане он стоит в одном ряду с такими мыслителями, как И. Кант и Г. В. Ф. Гегель. И одновременно Ницше – философ жизни— причем не только в узком смысле направления, возникшего, в том числе, под его влиянием. Для Ницше жизнь и философия не были разделены: его философия была не родом профессиональной деятельности, но экспериментом над самим собой и своей жизнью.

Ницше не только философ, но и поэт. Его перу принадлежат стихотворения, часть из которых издавалась в составе его философских сочинений, часть – предназначалась для печати отдельным сборником. В сохранившихся и опубликованных посмертно черновиках и набросках представлено большое количество стихотворных текстов, по-видимому, не предназначавшихся для издания или не изданных по каким-либо причинам.

Вот одно из поэтических произведений Ницше:

Звуками теми втайне задеты, струны души зазвенели, отозвалась гондольеру, дрогнув от яркого счастья, душа.

А вот стихотворение Пушкина, близкое по тематике и по духу:

Но Ницше не только философ и поэт, он еще и философ-поэт . И дело не только в том, что центральное произведение философа – «Так говорил Заратустра» – представляет собой шедевр немецкой поэзии (шедевр, практически не поддающийся адекватному переводу на другие языки – подобно поэтическим текстам Пушкина). Для Ницше поэзия, как и философия, – не род занятий, но способ бытия, точнее говоря, – поэзия (как и искусство в целом) и есть воля к власти как воля к созиданию жизненных перспектив, к организации хаоса и творческому утверждению существования. « Мы же хотим быть поэтами нашей жизни, и прежде всего в самом мелком и обыденном!» – такой завет дает нам Ницше. [13] Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 3: Утренняя заря. Мессинские идиллии. Веселая наука / Ф. Ницше. – М.: Культурная революция, 2014. – С. 494. И в этом плане Ницше родственен Пушкину с его пониманием значения поэзии и поэта.

Пушкину и Ницше суждено будет встретиться уже после своей физической смерти в начале XX столетия. И местом этой встречи будет Россия. Поэты Серебряного века, выросшие на Пушкине, с детских лет впитавшие его в свою плоть и кровь, прошедшие его школу, станут впоследствии одними из первых русских учеников и последователей Ницше. Их творчество положит начало длительному процессу взаимного усвоения и синтеза мудрости русского поэта и немецкого философа. Результатом этого пути станет новое Возрождение, которое состоится в русской культуре.

Пушкин и Ницше встречаются и на страницах этой книги, посвященной идее вечного возвращения в русской поэзии «золотого» и «серебряного» веков.

Вечное возвращение – не просто идея, но продукт переживания, опыта. «Я шел в этот день поверху лесом вдоль озера Сильваплана; у могучего, пирамидально нагроможденного блока камней, недалеко от Сурляя, я остановился. Там-то и пришла мне эта мысль». [14] Ницше Ф. Полное собрание сочинений: В 13 томах. Т. 6: Сумерки идолов. Антихрист. Ecce homo. Дионисовы дифирамбы. Ницше contra Вагнер / Ф. Ницше. – М.: Культурная революция, 2009. – С. 251. Многое в этом опыте есть игра возобновления – возобновления того, что было раньше. Установка, воля к тому, чтобы повторилось то, что было, а именно – опыт, переживание, впечатление. Повторяется уже сам опыт возобновления, воспоминания. Это уже возобновление возобновления, воспоминание воспоминания. Но сюда неизбежно добавляется и различие – новый опыт как результат (и условие) «возобновления возобновления». Повторение и различие. Или – память и воображение, творческая память. Этот опыт конституируется двойным горизонтом. С одной стороны, это горизонт воспоминания, возобновления: «снова здесь», «всё, как когда-то». С другой стороны – это ускользание, неизбежная конечность. Ощущение, что рано или поздно пребывание здесь закончится. Чтобы потом вернуться снова – и всё вспомнить, пережить то же самое , но заново , ещё раз. Оба горизонта предполагают друг друга, это двойной горизонт ускользания-возобновления. Если бы не было горизонта ускользания, не было бы возможно и возобновление, «снова». Вместо этого было бы одинаковое «теперь», которое и не ускользает и не возобновляется, но всегда длится и пребывает.